- Здравия желаю, товарищ комкор!
- Вольно, товарищ сержант. Мы ненадолго, нам тут нужно товарища определить.... На жительство.
- Так точно! - невозмутимо отрапортовал энкавэдэшник, открывая ключом дверь.
- Здесь у нас специальные гостевые комнаты, - сказал мне Фриновский, видимо, заметив что-то на моем лице. - Не 'Метрополь', конечно, но лучше, чем камера.
Заместитель народного комиссара посторонился, пропуская меня вперед. На какое-то мгновение наши взгляды встретились, и я понял, что он знает, что я знаю. В общем, как в дешевых голливудских фильмах.
Нет, ребята, всё не так, всё не так, ребята... Я шагнул вперед, будучи уверенным, что сразу же Фриновский или Шляхман пулю в затылок мне не пустят. А когда настанет этот момент, надеюсь, моя чуйка меня не подведет.
Дверь за нами захлопнулась, провернулся ключ. Надо же, какие порядки. Ну, пока для меня это не главный момент, есть вещи и поважнее. Неторопясь двигаюсь вперед, за мной - спаренные шаги Фриновского и Шляхмана. Стараюсь полностью абстрагироваться от окружающей обстановки, для меня сейчас важно уловить тот момент, когда ствол нагана будет направлен мне в затылок. Тогда на принятие решения у меня останутся доли секунды, и от того, насколько точно я среагирую, зависит - продлится ли мое существование на этой земле ещё на какое-то время или мои бренные останки сегодня же ночью закопают в братской могиле. И даже креста, скорее всего, не поставят.
Семь, восемь, девять... двенадцать шагов. Ну что ж ты, Фриновский, сука, ждешь? До конца заканчивавшегося темным тупиком коридора оставалось метров двадцать, и я не сомневался, что именно он возьмет на себя удовольствие пристрелить хронопутешественника, который выложил все, что им с Ежовым было нужно. Николай Иванович... Тот ещё артист, чаем с лимоном отпаивал...
Вот! Вот она, моя чуйка! У меня словно бы третий глаз появляется на затылке, который видит, как комкор неслышно расстегивает кобуру, достает из нее револьвер, поднимает ствол на уровень моей головы... А в следующее мгновение я разворачиваюсь и бью по запястью руки, сжимавшей оружие. Раздается выстрел, пуля с рикошетом от стены уходит в глубь коридора, и тут же следует удар в гортань. Если с уголовником в камере я миндальничал, не вкладывал в удар полную силу, то на этот раз моей задачей было вывести противника из строя надолго. А возможно, и навсегда. Скорее всего, получился последний вариант, поскольку я явственно услышал хруст и, держась за горло татуированной лапой, Фриновский с выпученными глазами медленно оседает по стенке на пол. А мне уже приходится работать со Шляхманом, который судорожно пытается извлечь из кобуры револьвер. Поставленный удар в челюсть опрокидывает следователя на пол, Шляхман на несколько секунд оказывается в прострации. Этого времени мне хватает, чтобы перевернуть его на спину и, уперевшись для удобства коленом меж лопаток, свернуть шею. Никогда не считал себя садистом, но сейчас хруст позвонков слышится мне райской песней, доставляя настоящее эстетическое удовольствие.
