. Мною подробно говорилось о том, что несколько позднее Достоевский осмыслил именно
невинность Мышкина как его наиболее привлекательную черту, способную завоевать симпатию читателей. Она оттеняется в герое во все продолжение романа, и девственность – одно из ярких ее проявлений.
– Ну коли так, – восклицает Рогожин после признания Мышкина, – совсем ты, князь, выходишь юродивый, и таких, как ты, Бог любит! (8, 14.)
Мысли о юродивости главного героя зародились у Достоевского еще при работе над неосуществленной редакцией романа. В последних планах к ней за Идиотом даже закрепляется эпитет «юродивый» (9; 348–349). В дошедшей же до нас части материалов к окончательной редакции автор записал лишь однажды, что князь, через шесть месяцев после начала действия, – «совсем больной и юродивый. Женщины и дети около него» (9, 251). Эти строки появились в тот же день, что и запись: «Князь Христос». Они отражают возникшее у Достоевского желание воплотить именно в юродивом герое основную идею романа. Писатель не вполне отказался от этой мысли: своеобразная юродивость заметна в князе в моменты нарастания болезненного напряжения в его душе и вокруг него, например, перед скандалом, разразившимся в Павловском вокзале. Однако слово «юродивый» может употребляться в различных значениях, и потому необходимо определить, что вкладывал в него Достоевский. Важно при этом иметь в виду, что юродство было на Руси широко распространенной формой христианского подвижничества и одной из категорий святости. Подвиг юродства считается исключительно трудным, так как включает в себя «аскетическое попрание тщеславия» путем «притворного безумия или безнравственности с целью поношения от людей». Г. П. Федотов справедливо указывает, что подвиг этот часто увенчивался даром пророчества: «Прозрение духовных очей, высший разум и смысл являются наградой за попрание человечского разума»[104].
Я упоминаю об этом потому, что в «Идиоте» мы встречаемся с интересным явлением: хотя юродство как подвиг совершенно отсутствует в Мышкине, ему в высшей степени присущ дар предвидения, предчувствия и пророчества. Нельзя пройти и мимо того факта, что одно из пророчеств князя, сбывшихся в романе, сопровождается тем же эффектом, какой обычно вызывался пророчеством юродивых, – часто глубоким и неожиданным по своему содержанию. Оно потрясало слушателей подобно тому, как испугали и шокировали Ганю слова Мышкина, что, женившись на Настасье Филипповне, Рогожин через неделю, «пожалуй, и зарезал бы ее»: «Только что выговорил это князь, Ганя вдруг так вздрогнул, что князь чуть не вскрикнул.
