Разгоряченный и почти выведенный из себя беспрерывными атаками друзей Бурдовского, князь
небольно нарушает заповедь Христа и потом очень стыдится своего поступка. Все происшедшее побуждает Мышкина, убежденного в том, что он «идиот, истинный идиот», публично выразить ощущение своей ущербности и отверженности. Оно порождено в душе князя как его болезнью, так и несовместимостью христоподобного героя с окружающим «смрадным» миром. В беседе со мною В. Террас отметил, что почти все, что читатель узнает о болезни Мышкина, сообщается им самим. Эти признания князя представляются мне чрезвычайно важными для понимания характера его болезни, а также ее роли в композиции образа. Они важны в двух отношениях. Во-первых, они не подтверждают широко бытующего в критической литературе мнения, что Достоевский задумал и создал своего героя существом бесполым. Во-вторых, как «священная болезнь», так и «идиотизм» Мышкина оказывают влияние на его мироощущение, о чем речь пойдет несколько позднее.
– Я знаю, – говорит князь Епанчиным и Радомскому, – что я… обижен природой. Я был двадцать четыре года болен, до двадцатичетырехлетнего возраста от рождения. Примите же как от больного и теперь. <…> Я не краснею, – потому что ведь от этого странно же краснеть, не правда ли? – но в обществе я лишний… (8; 282–283).
Далее следуют признания, свидетельствующие о глубине смирения Мышкина, о его преклонении перед высоким идеалом, которому он служит и стремится следовать, и о сознании своего несовершенства, своей «недостаточности» для этого великого служения. Мышкин убежден, что у него «слова другие, а не соответственные мысли», что он не имеет права говорить о высоких идеях, так как у него нет и «жеста приличного, чувства меры нет». (Подобные сомнения в себе были свойственны самому Достоевскому.)[102]В конце своей тирады Мышкин вновь возвращается к тому, что «нельзя не смеяться» над ним «иногда», потому что после долгих лет болезни «непременно должно было что-нибудь да остаться…» Из этого высказывания становится очевидным, что если до возвращения в Россию он чуждался взрослых, совсем не знал женщин и думал, что «не может жениться ни на ком» (8; 14, 32), то причиной этого было его психическое состояние. Кстати сказать, уже после опубликования первой части «Идиота», содержащей упомянутые реплики Мышкина о женщинах и о браке, Достоевский внес в рабочую тетрадь строки, опровергающие представления о том, что он мыслил своего героя импотентом. Так, 14 марта 1868 года автор записал о Настасье Филипповне, на которой князь «положительно» решил жениться: «После оргии Рогожина – ошеломлена, у Учителя, борьба; любовь к Князю; в ужасе от мысли отдаться Князю и стать его женой» (9, 229). В этой же записи сказано, что перед самой гибелью Настасьи Филипповны Аглая становится ее другом. Князь знает об их дружбе и хочет после смерти Настасьи Филипповны жениться на Аглае, но умирает и сам. Таким образом, и в этот период, и до самого завершения «Идиота» писатель думает о герое, любившем двух женщин и любимом ими. В окончательном тексте, как известно, князь
