А снег все падал и падал, и над Плуталовой улицей висела завеса из снега.
Со мной поравнялась наша преподавательница Мария Германовна — маленькая остроносенькая женщина в серенькой шубке.
Веселые глаза смотрели на меня с удивлением.
— Где твоя шапка, Володя?
— Не знаю. Наверно, забыл.
— Вернись и возьми шапку. Ты простудишься.
— А мне все равно, — сказал я.
— Что с тобой?
— Я не могу вам сказать. Это тайна.
— Я очень люблю тайны, — сказала Мария Германовна. — Мне ты можешь сказать. Это всегда облегчает душу.
И я рассказал все Марии Германовне.
— Теперь послушай меня, — сказала она. — Тебе тринадцать лет.
— В будущем году будет четырнадцать, — сказал я.
— Ну, пусть даже четырнадцать. Я верю тебе, верю, что ты влюблен. Но и ты поверь мне — это не настоящее чувство.
— Почему не настоящее? Джульетте тоже было четырнадцать, а Ромео шестнадцать, и это не мешало им так любить друг друга, что их любовь изучают уже, наверно, двести лет.
— Это правда, — сказала Мария Германовна, — но, во-первых, это было в Италии, а во-вторых, они доказали свою любовь. А чем ты доказал свою? Тем, что бросил снежок в Чернова?
— А чем я могу доказать?
— Во-первых, ты должен хорошо учиться, а у тебя очень неважные отметки. Во-вторых, ты должен хорошо себя вести, быть всегда опрятным, подтянутым, быть хорошим товарищем. Я уверена, что тогда Аня обратит на тебя внимание.
— А если Чернов тоже будет хорошо учиться и будет подтянутым?
— А он такой и есть. Вот потому он и пользуется успехом. А ты будь лучше. Я думаю, что это, пожалуй, единственный способ.
С этого вечера я стал следить за собой. Я каждый день чистил ботинки, причесывался, следил за ногтями и старался не пачкать костюм. Я приналег на математику и даже получил по письменной пятерку, чем очень удивил Марию Владимировну.
— Я ставлю тебе пятерку, Володя, и я сама себе не верю, — сказал она, — но я рада.
А я был не рад. Ничто не помогало. Я узнал, что в субботу Аня ходила с Сашкой в «Элит» на кинокартину «Королева устриц».
Я переживал. Я даже попробовал пригласить в кино Нину Седерстрем. Но когда мы выходили из кино, я увидел Аню с Сашей и проклял свою затею с кинематографом. Нина Седерстрем была чудная девочка, но я любил Аню, я сходил с ума и не мог больше ни о ком думать.
Близился день моего рождения. Мне исполнялось 14 лет, и мама разрешила мне пригласить к себе ребят: Бобку Рабиновича, Леню Селиванова, Павлушу Старицкого, Шуру Навяжского, Таню Чиркину, Таю Герасимову, Иру Дружинину, Эллу Бухштаб и, конечно, Аню Труфанову. Я подошел к ней на большой перемене и сказал:
