«Даю уроки бальных танцев. Изабелла Берберштейн».
Узнала номер телефона и подняла трубку.
— Барышня, будьте любезны, дайте двести сорок девять ноль пять.
(Тогда не было телефонов-автоматов, и абонентов соединяли телефонистки.)
— Будьте любезны, попросите к телефону Изабеллу Семеновну, — сказала мама. — Это Изабелла Семеновна? С вами говорит мать одного молодого человека. Ему тринадцать лет. Могли бы вы дать ему пару уроков? Ну, хотя бы вальс, венгерку и падепатинер.
Мама договорилась с преподавательницей, и на следующий день в пять часов к нам пришла высокая, подпрыгивающая дама с завитыми волосами, в золоченом пенсне. Она пришла в сопровождении грустной светловолосой девушки, которая села за пианино.
Я был трудным учеником. Я все время почему-то подскакивал, у меня не получалось плавных движений, и Изабелла Семеновна была недовольна. Все же я кое-чему научился и утром, продрав глаза, вскакивал с кровати и повторял показанные мне па.
Состоялся школьный вечер. Играл наш духовой оркестр, и были танцы. Аня обожала танцевать вальс.
И я решился. Я подошел к сидящей на радиаторе парового отопления Ане и сказал:
— Можно тебя пригласить на вальс?
— Ты же не умеешь, — сказала Аня.
Я осмелел и сказал:
— Я научился.
— Идем.
Я обнял ее за талию. У меня дрожали руки, путались ноги, я наступал ей на носки, скакал козлом и был счастлив. Но счастье мое продолжалось не больше минуты.
— У тебя ничего не получается, — сказала Аня и оставила меня посредине зала. Тут же ее подхватил Сашка Чернов, и больше я ее не видел.
Только к концу вечера я увидел ее в раздевалке.
Она надевала шубку. Я кинулся к ней.
— Аня, — сказал я, — можно, я провожу тебя домой?
— Меня провожает Саша Чернов, — сказала она.
Я резко повернулся и убежал.
Был январь. Шел снег. Я надел шубу и забыл взять шапку. Так я вышел на улицу и спрятался в подъезде соседнего дома.
Мимо меня прошли Аня с Сашей. В лучах фонаря видны были снежинки на ее ресницах. Сашка улыбался, а Аня шла опустив глаза. Я стоял, как загнанный волчонок, и кусал губы. Я ненавидел Сашку. Я схватил пригоршню снега, слепил увесистый комок, побежал за ними и залепил снежок Сашке за шиворот. Сашка обернулся, увидел меня, быстро наладил снежок, и снежок попал мне в нос. Аня засмеялась, и этот звонкий, как льдинка, смех вызвал у меня слезы. Я стоял посреди панели, в горле у меня застрял какой-то тошнотный ком, и мне было ужасно жаль себя, свою разбитую любовь и свой нос.
