— Ты что хромаешь? — спросил он.
— Я, кажется, немного ушиб ногу, — сказал я.
— Да? — сказал отец.
Но я уже бежал к ребятам со второй частью.
Когда сеанс окончился и ребята ушли домой, отец зашел ко мне в комнату и сказал:
— А ну, разденься и покажи мне свои синяки и царапины. Я все знаю. У меня был Сухов и все рассказал.
— А кто такой Сухов? — спросил я. Я не знал никакого Сухова.
— Сухов — хозяин аптекарского магазина, куда тебя перенесли. Он мой пациент.
— А мама знает? — спросил я.
— Мама ничего не знает.
— Чего я не знаю? — спросила мама, входя в комнату.
— Пустяки, — сказал отец.
— Тем более я хочу знать. Что случилось?
— Случилось то, что Володя попал под трамвай.
Мама упала в обморок. (Мама любила это дело. Услышав что-нибудь страшное, она всегда теряла сознание.)
Папа принес валерьяновые капли и быстро привел ее в чувство.
Все было подробно рассказано, мама плакала, а папа ходил большими шагами по комнате.
— Почему ты нам сразу не сказал? — спросил он.
— Я не хотел вас волновать, — ответил я. — И Елизавета Петровна сказала, что это святая ложь…
— Может быть, ты теперь не будешь уже играть в снежки на дороге? Может быть, будешь смотреть, когда переходишь улицу, и не будешь ее перебегать сломя голову? — спросила мама.
И я обещал.
И действительно: ни я, ни ребята из моего класса никогда больше не играли на улице. И вам не советую, друзья.
Меня вызывали в учительскую.
Я уже понимал, в чем дело. Я знал, что меня не будут хвалить. И я представлял себе, что мне там скажут. Я даже знал те слова, что я там услышу.
Так и произошло. Наша классная наставница Любовь Аркадьевна встретила меня без приветливой улыбки, закрыла дверь учительской и сказала:
— Я вызвала тебя, чтобы серьезно поговорить.
«Начинается!» — подумал я.
И началось.
— О чем ты думаешь? Почему ты так плохо учишься? Что тебе мешает?
— Мне ничего не мешает, — сказал я.
— Отчего же ты так небрежно готовишь домашние задания?
— Я их готовлю, — сказал я.
— Но плохо. Вчера ты не ответил Марии Владимировне, на прошлой неделе ты подал пустой листок Вере Павловне, а на уроке пения ты разговаривал, а когда все пели «Мы кузнецы», ты только открывал рот, Людмила Александровна была вынуждена приостановить урок и сделать тебе замечание.
— Она только и знает, что делать замечания.
— Она знает и многое другое, но ты не даешь ей возможности спокойно вести урок.
— Я не могу петь. У меня нет голоса.
— Как же ты тогда болтаешь на уроках?
