— Дурачьё! Совсем ума нет! — сказал Маттиас.
— Вот повезло, что начался пожар, — сказал я. — Подумать только, как повезло Юнатану!
Маттиас подул на кончики своих пальцев.
— Да, неплохо устраивать иногда небольшие пожары, — сказал он. — Хотя можно и обжечься, когда наспех хватаешь пылающие угольки из очага голыми руками.
Но конец нашим горестям ещё не наступил, хоть я уже и поверил в это.
Они искали Юнатана и в конюшне, а затем тот, что с бородавкой на лбу, подошёл к Маттиасу и сказал:
— У тебя, старик, две лошади! А ведь никто в Долине Терновника не смеет держать больше одной. И ты это знаешь! Мы пошлём сюда нынче вечером человека с другого берега. Он возьмёт вот эту, с белой звёздочкой на лбу, её ты должен отдать Тенгилю.
— Но это лошадь мальчика! — сказал Маттиас.
— Ну и что! Теперь она всё равно принадлежит Тенгилю.
Да, так он сказал, этот солдат. И я заплакал. Ведь как раз нынче вечером мы с Юнатаном должны были уйти из Долины Терновника. Наш длинный подземный ход был готов. И как нам увести с собой Грима и Фьялара? Ведь им не вползти в какой-то там подземный ход. Ну и скотина же я, что не понимал этого раньше! Того, что нам придётся оставить наших лошадей у Маттиаса. Что за напасть! Как назло, всё складывается против нас! Фьялар достанется Тенгилю! Как только сердце моё не разорвалось, когда я услыхал эти слова!
Тот, с бородавкой на лбу, выудил из кармана маленькую деревянную дощечку и сунул её прямо под нос Маттиасу.
— Здесь, — сказал он. — Здесь ты должен поставить свой родовой знак[3].
— А зачем мне это?
— Затем, что это означает: ты, мол, с радостью отдаёшь свою лошадь Тенгилю.
— Никакой такой радости я не испытываю! — ответил Маттиас.
Но тут к нему подошёл солдат с обнажённым мечом.
— Ты это, конечно, сделаешь, — сказал он. — Ты испытываешь огромную радость, и здесь ты поставишь свой родовой знак! И отдашь эту дощечку тому, кто переправится через реку из Карманьяки и заберёт лошадь. Потому как Тенгилю нужно доказательство того, что ты отдаёшь лошадь добровольно. Понятно тебе, старик?! — Он так сильно толкнул Маттиаса, что тот чуть не упал навзничь.
Что было Маттиасу делать?
Он поставил свой родовой знак, а солдаты тут же исчезли из Маттиасгордена, чтобы снова начать поиск Юнатана, но уже в другой стороне.
Это был наш последний вечер у Маттиаса. В последний раз сидели мы за его столом, и в последний раз угощал он нас своей похлёбкой. Мы были опечалены, все трое. А больше всех — я. Я плакал. Из-за Фьялара. И из-за Маттиаса. Ведь он стал почти моим дедушкой, а теперь мне надо было с ним расстаться. Я плакал ещё из-за того, что я такой маленький и трусливый и вообще бессильный — ничего не могу сделать, когда являются такие, как этот солдат, и толкают моего дедушку.
