Скверно, что унять житейских червей могут лишь могильные.
Достоевский не читал Достоевского до того, как стал Достоевским. Он жил по-достоевски, и эти потемки были его лучшими книгами.
Леонардо, эта улыбка женщины — не мелодия ли тишины на ее губах?
Стравинский. За две песеты слышите собственную музыку кларнета, как воду родника.
Если разделить написанное мной на две части — написанное только для себя и написанное для всех, написанное для себя в конце концов дойдет до всех, а написанное для всех останется только мне.
Что думают обо мне люди старше меня, ничем не интересней, чем моя спина, которую я не вижу.
Одним нравится хорошее, другим плохое, а третьим — то, что они считают хорошим, и эти хуже всех, поскольку уверены, что обладают вкусом.
Как убежденно дураки порют чушь!
Плебейство — явный порок, аристократизм — тайный.
Легкость «трудного» автора бесценна, трудности «легкого» гроша не стоят. «Легких» утомляет труд, «трудных» — легкость.
Как бы люди ни смеялись, будьте уверены — им есть о чем плакать.
Призрак гонят его именем.
Надменный не ценит жертву, смиренный переоценивает.
Счастлив, кто может спокойно сознавать, что он несчастлив.
Какая пытка — не проникнуть в тайну, зная, что она есть.
Хорошо говорить о боли, зная, что она не вернется!
Научимся у нашей мечты видеть жизнь! Для начала.
Моя чувственность — это луг, где пасется моя тоска.
Не замечали, как в детских голосах порой тоскуют материнские отголоски?
Уважайте собственные тайны.
Голубь знать не знает, что он Дух Святой, а девственная плева — что она невинность.
Если бы встретились Христос и Будда, уверен, они сошлись бы в поединке. Какое облегчение для человечества!
В чем я завидую Богу, так это в его вездесущности.
Я никогда не был сторонником смертной казни. Сейчас, в 1936-м, в мои 54 года и при моих 540 обманах я думаю, что ее надо сохранить для шпиков и доносчиков, худших и губительнейших червей на человеческом древе.
Родина — и мать, и дочь. Она дарит нам жизнь и растит нас, а мы растим ее, оберегая руками заботы, любви и мысли.
Каждое утро мы восстаем из могилы.
Когда Бог говорит тихо — он истинный, громыхая — он лжет.
Любовь — это небо, которое осыпается песком.
Принято думать, что рефлексия губит чувство. Нет, оно хорошо умеет защищаться от рассудка, как женщина от мужчины, и держать его в рамках.
Сон разума плодит чудовищ, его бессонница — мертвечину.
Холод не мерзнет.
Разум не руководит инстинктом, он его разгадывает.
