Совершенство коренится в подсознании и растет наугад, как цветы.
В поэзии прямая дорога далеко не заведет. Наоборот, путь ведет темными закоулками.
Когда поэзия слишком оптимистична, в мире неладно.
Письмо — фиксация речи, писать — то же самое, что конспектировать музыку. Не существует ни стихов, ни прозы.
Кто пишет как говорит, со временем опередит того, кто говорит как пишет.
Красноречие? Когда поэзия спотыкается, она делает курбет.
Я отдал бы лучшую часть написанного за то, чтобы не писать остального.
Одно могу сказать с гордостью: девяносто девять раз, когда меня подстерегал успех, я в сотый раз говорил ему «прочь».
Есть два рода людей: одни оберегают свою тайну, другие не скрывают. Первые живут тайной, вторые — вопреки ей.
Должно быть, я высокомерней тайны, которая меня окружает; ей так и не удалось сказать мне то, что я мог бы услышать и понять.
Орбита, по которой движемся, — это ноль: линия и пустота. И мы чертим этот ноль ежеминутно, ежечасно, ежедневно. Неверный шаг — и ноль становится могилой.
Вульгарность: пианино в саду, электричество в полдень, золоченая трость, «пи-пи» вместо «помочиться» и т. п.
В современном доме только два уголка природы, два целебных убежища — женщина и огонь.
Если ребенку кажешься старым — ты стар, если женщине кажешься моложавым — ты стар, если сам не знаешь, стар ты или молод, — ты стар. Но чтобы состариться, будь молодым.
Проси, когда вправе приказывать.
Все написанное мной — лишь черновик того, что я хотел бы выразить. Напор моей жизни был таким, что разум, мой высокий и крепкий мол, не мог справиться с приливом, и волны раз за разом захлестывали его и просачивались в мельчайшие трещины. И я знаю, что в их трудах — как и в моей жизни, в их водовороте много пены, и утешаюсь тем, что пена радужна, завораживает, что это всплески моря.
Мне снилось, что я умер. И, мертвому, мне снится, что воскресаю, но не хватает сил. И снится, что сон этот вечен.
Останься в одиночестве, как вода в опустелом саду праздничным вечером: не покидая сада, она покоит в себе праздник и запустенье, и все остальное.
Любой звук, самый нежный и самый звонкий, только грубое подражание тишине.
Лучшие рисовальщики — тень и песок.
Порой мне кажется, что всю жизнь я только и делал что подкладывал вату под молот смерти.
Лебедь — белый отзвук смолкшего соловья.
Я вернусь в никуда, женщина, словно в наш угол после долгих блужданий по чужбине.
Все сокровенное в жизни кратко. Если бы влюбленность, молитва, вдохновение тянулись и тянулись, они бы мертвели, сникали и не были ни откровением, ни жизнью.
