- Кеты - это древний народ на севере К-ского края, на известной тебе сибирской реке Е., исконный народ, до сих пор говорящий на палеоазиатском языке. Их было до переписи 1022 человека, а теперь благодаря мне будет 1024, потому что своего сына я тоже записал кетом. С его, разумеется, согласия, потому что мальчику тоже захотелось национально самоидентифицироваться, несмотря на прогресс, компьютеризацию пространства и то, что он в отличие от нас с тобой свободно говорит на трех языках - русском, английском, французском, а теперь взялся и за кетский.
- Так ты значит кет! Ой, не могу! - хохотал Хабаров.
- Да, я - кет, одновременно я - русский, одновременно я - гражданин мира.
- А кто ж тогда я? - чуть не плакал Хабаров.
Гдов хотел было напомнить ему, что каждый должен решить этот вопрос самостоятельно, что именно в этом заключается главная функция Души перед Господом или гражданина перед государством, но стало уже поздно.
Ибо у него в кармане вдруг запел свою арию Герцога из оперы "Риголетто" мобильный телефон "Эриксон", а у Хабарова его старенький "Филипс" исполнил лишь забытую советскую мелодию "Подмосковные вечера". Друзья схватились за трубки.
- Ты что же, сволочь, нас не встречаешь у метро, как договаривались? Мы сколько должны ждать? Ты где, гриппозная вошь, кретин, гадина, свинья с выпученными, как оловянные плошки, глазами? - услышал Гдов и лишь пробормотал в ответ, как Константин Симонов: - Жди меня...
А Хабарову среди всего прочего сказали знакомое:
- Даже и не мечтай, что тебе, негодяй, опять удастся загнать меня в мышеловку...
Как громом пораженные подняли они свои измученные глаза.
И увидели, что в хорошо освещенном проеме улицы, ведущей к ДК, колеблются в неверном свете городских фонарей две до боли знакомые и родные персоны женского пола. Пожилые, но все еще красивые дамы шли, обнявшись и раскачиваясь, как матросы, после долгих месяцев изнурительного плавания вокруг света наконец-то ступившие на твердую туземную землю.
- Быстро, - сказал Гдов.
- Быстро, - как заклинание повторил Хабаров. - Бармен! - крикнул он.
Но бармен при первых же звуках мобильников куда-то мгновенно исчез.
Хабаров швырнул на стойку крупную купюру в 500 рублей, хотя выпили они максимум рублей на 200. Схватив пальто в охапку, они бросились на улицу, чуть было не сбив с ног черного человека, который в этот раз не нес очередной бумажный мешок с надписью "MATERIA", а делал какие-то непонятные знаки непонятным людям, скрытым за тонированными стеклами черного богатого джипа, подкатившего чуть ли не к самому подъезду.
