За едой девушки разговорились о себе. Урсула рассказала о своей школе, о своих экзаменах. В этом жалком месте она чувствовала себя такой несчастной. Мисс Шофильд внимательно слушала ее с мрачным выражением на красивом лице.
— Неужели вы не могли найти место получше? — спросила она наконец.
— Я не знала, каково здесь, — ответила Урсула.
— Ах! — воскликнула мисс Шофильд и резко отвернулась.
— Здесь действительно ужасно? — спросила Урсула с легким страхом.
— Здесь, — сказала мисс Шофильд с особой горечью, — здесь ненавистное место.
Сердце Урсулы упало.
— Все дело в мистере Гарби, — продолжала Мегги. — Я думаю, я не в состоянии была бы вернуться в большую комнату, — голос мистера Брента и мистера Гарби — ах!
Лицо ее исказилось гримасой горечи. Некоторые вещи были для нее невыносимы.
— Неужели мистер Гарби так ужасен на самом деле? — спросила Урсула, проникаясь страхом.
— Он сварливый буян, — ответила мисс Шофильд с глубоким презрением в голосе. — Он совсем не плох, пока вы с ним соглашаетесь, обращаетесь за его помощью и делаете все по его указанию, — но это так подло! Приходится бороться на обе стороны, а это неотесанное дубье…
Она оборвала свою речь, слишком горько было у нее на душе. Было видно по ее лицу, что она полна негодования. Урсула с болью ждала ответа на свой вопрос.
— Но почему получается все так ужасно? — спросила она беспомощно.
— Иного выхода нет, — сказала мисс Шофильд. — С одной стороны он сам против вас, с другой — он натравливает на вас детей. Дети ужасны. Вы непрестанно должны их заставлять что-то делать. Все идет насильственным путем и через вас. Все, что они учат, вы должны им вбивать насильно — иного пути нет.
Урсула замерла. Неужели она должна захватить их всех силой, силой заставить учиться этих упорных пятьдесят с лишком ребят, чувствуя за своей спиной грубую, безобразную зависть, всегда склонную предоставить ее во власть этого ребячьего стада и показать, что она не умеет держать их в повиновении. Ею овладел страх перед своею задачей. Она увидела, как мистер Брент, мисс Гарби, мисс Шофильд, все школьные учителя, скрепя сердце, тянут лямку противной обязанности обращения детей в одно механическое, дисциплинированное целое, добиваясь от них автоматического повиновения и внимания, и затем требуя восприятия различных отрывков знаний. Первой основной задачей было подравнять всех детей на один лад и образец, подогнав их под одну мерку. Это должно было достигаться автоматическим способом — путем воздействия отдельной воли учителя и всей школы в целом. Суть лежала в том, что старший учитель и его сотоварищи должны были объединиться в одной воле, и тогда подчинить себе детей сообща. Но старший учитель был тупым человеком с исключительным самолюбием. Он не хотел соглашаться с учителями, они не желали подчиняться ему. Таким путем получалась анархия, и дети оказывались предоставленными самим себе.
