— Вы не будете больше плакать? Да, Тони?
Стыд и горечь поднялись в его душе. Она заметила, что усы мокры от слез. Взяв свой носовой платок, она тихонько стала вытирать его лицо. Она делала это мягко, заботливо, но менее ловко, чем он сделал бы это сам.
Ее платок был слишком мал. Он уже стал насквозь мокрым. Она достала у него в кармане его собственный и со всею заботливостью, на какую только была способна, начала осторожно вытирать его лицо. Он по-прежнему сидел неподвижно. Потом она тихонько прижалась к нему щекой и поцеловала. Его лицо было холодно. Сердце ее сжалось. Она заметила, что у него опять набежали слезы на глаза. Она снова вытерла ему лицо платком, как ребенку. Чувствуя, что сама может заплакать каждую минуту, она закусила нижнюю губу.
Боясь расплакаться, она совсем затихла и прижалась к нему, стараясь выразить свою любовь и ласку крепким пожатием руки. Автомобиль мчался дальше, вокруг спускались летние сумерки. Они продолжали сидеть все так же неподвижно, только время от времени она ласково пожимала его руку, вкладывая в это всю возможную теплоту, и потом снова выпуская ее.
Совсем стемнело. Шофер стал зажигать фонари. Скребенский в первый раз за все время шевельнулся, наклонившись вперед, чтобы посмотреть на шофера. Его лицо сохраняло просветленное, спокойное, почти детское выражение. Урсула прижалась к нему.
— Любовь моя, — сказала она полувопросительно, когда автомобиль помчался прежним ходом.
Он не проронил ни звука, не отозвался ни малейшим движением. Он допускал ее держать его руку в своей, он спокойно предоставлял ей целовать его в щеку. Слезы кончились, больше он плакать не мог. Теперь он вполне владел собой и отчетливо ощущал свое Я.
— Любовь моя, — повторила она, пытаясь добиться от него внимания. Но он сидел бледный, с помертвевшим лицом.
Скребенский посмотрел на дорогу и увидел, что они едут возле Кенсингтонских садов. В первый раз за все время он заговорил.
— Может быть, мы выйдем и пойдем в парк? — спросил он.
— Хорошо, — ответила Урсула спокойным голосом, слегка недоумевая, что будет дальше.
Спустя минуту он сказал шоферу:
— Остановитесь на углу Гайд-Парка.
Шофер кивнул, автомобиль продолжал идти тем же ходом. Наконец, они остановились. Скребенский рассчитался и пошел с нею в парк. Там играла музыка, и на кругу толпился народ. Постояв немного, они отошли в сторону и, отыскав темное местечко, уселись, держась за руки.
Наконец, после долгого молчания она спросила удивленным голосом:
