Все равно. С вершины новой горы открывается новое поле, отличающееся от прежнего. Много уже было позади: Кёссей, детство и отец, ферма с маленькой церковной школой и бабушка с дядьями; школа в Ноттингаме и Антон Скребенский; Антон и танцы при лунном свете среди костров; потом те месяцы, которые она не могла вспомнить без содрогания — жизнь дома до решения стать учительницей, кошмарные воспоминания о школе в Бринслей-Стрит, дружба с Мегги, колледж, Доротея Рассель, уехавшая во Францию, и теперь новый шаг, новое движение вперед по жизненному пути.
Все это было целой историей, рядом отдельных периодов ее жизни, где она являлась в разных видах, в различных положениях и все-таки она все время оставалась собой, была Урсулой Бренгуэн. Но что это значило и какова она, как личность, она ни себе, ни другим ясного отчета дать не могла. Только одно знала она. Всегда и всюду чувствовала она разочарование и вечно устремлялась в поисках нового, неизведанного, жадно ища удовлетворения своей мятежной, беспокойной душе.
В последний год своих занятий незадолго до Пасхи, Урсула снова услышала о Скребенском. Ей было двадцать два года. Одно-два письма он прислал ей, еще будучи на войне в Южной Африке, затем время от времени посылал коротенькие, вежливого содержания открытки. Он остался в Африке в качестве лейтенанта первого ранга. Уже больше двух лет она не слышала о нем ничего.
В своих мыслях она часто возвращалась к нему. Он казался ей сверкающей, радужной утренней зарей долгого, серого, горького дня. Память о нем была подобна воспоминанию об этих первых сияющих утренних часах. Позже наступила серая пустота унылого дня. Ах, если бы он остался тогда верен ей, она познала бы блеск и сияние солнца! Он указал бы ей путь к солнцу. Он мог бы открыть ей ворота в царство свободы и восторга. Он был бы сам выходом в бесконечное небо, дышащее счастьем, безграничной свободой, где она испытывала бы истинное блаженство души.
Единственное, во что она верила, — в свою любовь к нему. Эта любовь оставалась по-прежнему сияющей и полной до краев. Когда теперь часто наступало разочарование, она повторяла:
О, я так любила его! — как будто бы вместе с ним увял цвет ее жизни. Как будто в этом было ее спасение. Теперь она снова услышала о нем. Прежде всего это причинило ей боль. Ни радости, ни ощущения простора в душе это не вызывало. Но ее воля устремилась целиком к нему, всецело сосредоточилась на нем. Старые грезы всколыхнулись и ожили в ее душе. Он, этот человек с чудесным даром глубокого, насквозь проникающего поцелуя, вернулся наконец! Придет ли он назад к ней? Ей в это не верилось.
