И все-таки, как приятно было пройти по коридору с книгами в руках, и отворив бесшумно двигающуюся, застекленную дверь, войти в большую комнату, где должна была состояться первая лекция. Громадные окна придавали ей величественный вид, кругом чернели столики для студентов, возле кафедры возвышалась глянцевитая черная доска.
Урсула сидела у окна в глубине класса. Ей были видны желтеющие липы, мальчик из лавки, медленно шагавший по пустынной улице, залитой солнцем. Это был далекий, далекий мир. Здесь же внутри слышался шепот безбрежного океана премудрости и знания, и воспоминания о прошедших веках заставляли время тускнеть и исчезать, разрушая его преграды своим гулким эхом.
Она вслушивалась и застывала, полная восхищения, нисколько не пытаясь разобраться самой или проверить сказанное. Лектор казался ей осененным вдохновением, своего рода священнослужителем. Стоя в своем черном одеянии на кафедре, он, казалось, улавливал, выделял и передавал слушателям нужные им отдельные волны знания из того могучего потока, который беспрерывно омывал этот берег.
Она удерживалась от критического отношения; ей казалось немыслимым видеть в профессорах обычных людей, евших ветчину, натягивавших свои сапоги перед уходом на лекции. Это были жрецы знания, отправлявшие свою службу в уединенном храме науки. Они были посвященными, в своих руках они держали начало и конец этого таинства.
Лекции давали ей своеобразное наслаждение. Радость испытывала она, слушая теорию воспитания, вызвавшую в ней чувство свободы и глубокого удовлетворения. Всякая новая ступень знания, которой она овладевала настолько, что она казалась ей живым, движущимся существом, вызывала в ней настоящий восторг. Какое счастье испытала она при знакомстве с Расином! Она сама не могла понять, в чем тут лежит причина. Тит Ливий и Гораций казались ей живыми существами, вносившими оживление в класс. Однако она быстро почувствовала в латинском языке искусственность, и он превратился для нее в определенное сочетание различного рода склонений и спряжений.
Но математика наводила на нее ужас. Лектор читал очень быстро, сердце ее билось возбужденно, все нервы были напряжены до крайности. И она занималась ею отдельно, устремляя всю свою волю на то, чтобы охватить ее и усвоить.
Больше всего она любила послеобеденные мирные, тихие занятия в ботанической лаборатории, с малым количеством учащихся. Так хорошо было сидеть на высокой табуретке у стола, где лежали бритва, препарат для среза и вспомогательный материал. Она с большой тщательностью делала срез, наводила микроскоп и зарисовывала в тетрадке полученное изображение.
