Марку Туллию Тирону. Fam., XVI, 18. Рим, конец декабря 45 г.
3. Я пришлю солнечные часы и книги, если будет сухая погода. Но неужели с тобой нет книжек? Или ты сочиняешь что-нибудь в духе Софокла? Постарайся, чтобы труд появился. <…>
Титу Помпонию Аттику, в Рим. Att., XIV, 7. Формийская усадьба, 15 апреля 44 г.
2. От Цицерона – письмо вполне отделанное и очень длинное: прочее можно выдумать, но отделка письма показывает, что он кое-чему обучен. Теперь усиленно прошу тебя – об этом я недавно говорил с тобой – позаботиться, чтобы он не нуждался. <.. >
Титу Помпонию Аттику, в Рим. Att., XIV, 16. Путеолы, усадьба Клувия, 3 мая 44 г.
3. Теперь, мой Аттик, постарайся избавить меня от затруднений. После того, как я вполне удовлетворю нашего Брута, жажду умчаться в Грецию. Для Цицерона, или лучше, для меня, или, клянусь, для нас обоих очень важно, чтобы я вмешался в его учение. <…>
Титу Помпонию Аттику, в Рим. Att., XIV, 17. Помпейская усадьба, 4 мая 44 г.
3. Квинт сын прислал отцу очень резкое письмо, которое было вручено ему, когда мы приехали в помпейскую усадьбу. Главное в нем было то, что он не потерпит Аквилии как мачехи. Но это, пожалуй, можно перенести. Но что он, по его словам, Цезарю обязан всем и ничем отцу, а в будущем надеется на Антония, – о погибший человек! Но мы позаботимся.
Титу Помпонию Аттику, в Рим. Att., XV, 16а. Арпинская усадьба, 19 или 20 мая 44 г.
Говорю тебе, это привлекательная местность, во всяком случае, удаленная и, если хочешь что-нибудь написать, свободная от ценителей. Но – не знаю, каким образом – мило жилье. Поэтому ноги несут меня назад в тускульскую усадьбу. Эта живописность бережка все-таки, видимо, вскоре вызовет пресыщение. Кроме того, опасаюсь и дождей <…> ведь лягушки ораторствуют. <…>
Титу Помпонию Аттику, в Рим. Att., XV, 15. Анций, 13 июня 44 г.
2. Царицу[120] я ненавижу; что я по праву так поступаю, знает Аммоний, поручитель за ее обещания, которые имели отношение к науке и соответствовали моему достоинству, так что я осмелился бы сказать о них даже на народной сходке. <…>
4. Чем мой Цицерон скромнее, тем больше он трогает меня. Ведь об этом он ничего не написал мне, которому он, без сомнения, прежде всего должен был написать; но Тирону он написал, что после апрельских календ (ведь это окончание его годичного срока) ему ничего не дано[121]. Ты, знаю я, по своей натуре, всегда находил нужным и полагал, что даже для моего достоинства важно, чтобы он был обставлен мной не только щедро, но даже пышно и роскошно. Поэтому, пожалуйста, позаботься (и я не обременял бы тебя, если бы мог сделать это при посредстве другого), чтобы ему было переведено в Афины, сколько ему нужно на расходы в течение года. <…>
