В Ла-Рошели о процессе моментально узнали – газеты освещали его достаточно широко. И немцы, и тем более шпионы вызывали во французской глубинке самую пламенную ненависть. Представьте, всего полгода назад профессор Декарт лежал в военном госпитале в Ла-Рошели, и полгорода считали своим долгом выразить ему уважение, но стоило газетам его оклеветать, как тут же поползли слухи: «Ну конечно, стоит ли удивляться, ведь он же из немцев… Нет дыма без огня…» От моих родителей (горожане сразу вспомнили, что мой отец тоже немец) отвернулись почти все знакомые. Были, конечно, исключения – старый граф де Жанетон, у которого Фредерик работал в юности, пастор Госсен, большинство старых прихожан-гугенотов, хозяин верфи господин Прюдом – патрон моего отца. Эти люди гордились своим земляком и верили в его невиновность, но их было мало.
Зато в другом лагере внезапно оказалась Шарлотта. Она собиралась замуж за переселенца из Эльзаса Луи Эрцога, яро ненавидевшего пруссаков, и прилагала огромные усилия, чтобы он не узнал о немецком происхождении ее родителей. Шарлотта тщательно прятала жениха от матери и ни разу не пригласила его домой, на улицу Монкальм, пока старая мадам Декарт была жива. Долго ждать ей все равно бы не пришлось, мать угасала от тяжелой болезни почек, и счет шел на недели. Вот что такое «секрет Полишинеля»: в маленьком городе, где все знали всё обо всех, да еще в разгар войны с Пруссией, ни один человек не рассказал Луи Эрцогу, что родители его невесты приехали сюда всего сорок лет назад именно из Бранденбурга-Пруссии! После смерти матери Шарлотта споро познакомила Эрцога с братом и невесткой, получила благословение Максимилиана, и они назначили дату свадьбы. А теперь представьте, какой несвоевременно взорвавшейся бомбой стало известие о суде над старшим братом Шарлотты, который, оказывается, в силу своего немецкого происхождения не смог отказаться от предложения быть связным между шпионским штабом в Берлине и «пятой колонной» во Франции! И тогда запутавшаяся в собственной лжи и недомолвках Шарлотта сделала последнюю глупость, публично открестилась от брата – да не на словах, а через крупнейшую газету западной Франции, «Курье де л’Уэст».
О том, что случилось дальше, лучше поведать от лица моей матери. Пусть вас не смущает прямая речь, она не выдумана. Рассказ матери произвел на меня такое впечатление, что я его запомнил дословно.
* * *
«В этот день, 31 октября, судья должен был объявить приговор. С утра у меня все валилось из рук. Я проводила твоего отца на службу, одела Бертрана и повела гулять в парк. Погода стояла не по-осеннему теплая и солнечная. Но нервы у меня были не в порядке, и Бертран это чувствовал – все время хныкал. Мы пошли домой. У крыльца меня догнал почтальон с телеграммой. Я так разволновалась, что не могла ее открыть – пальцы у меня тряслись, как у старухи. Почтальон, который, в отличие от соседей, нам сочувствовал, разорвал бумагу и прочитал телеграмму вслух: «Меня высылают из Франции в 24 часа. Прощайте. Пока остановлюсь в Страсбурге. Фредерик».
