…Ирочка, Галя, Корш, Брызжухин, Гусь протягивали ко мне руки, они очень-очень-очень просили меня отвести их поесть мороженого, они все оплатят, лишь бы я отвел их, не бросал, показал им, где в этой жаре прячется маленькая мороженица. Нет, это было потом, во сне. Я качал головой и отказывался, отказывался. Да нет, вовсе не во сне это было, на самом деле, только минутой позже.
— Не звони мне больше, пожалуйста. Не замечай меня. — Этот голос Региши мне тоже снился, точно накладываясь на тот, что был на самом деле, прозвучал, долго звучал в холоде, под дождем, довольно сильным дождем, накрывшим реку, залив, яхт-клуб, лодку «Муравей»… На меня не упало ни капли.
Мы выехали утром, в едва заметную пока, начинающуюся жару. Тучи слегка двигались, ветер был слабый. Где-то в багажнике лежали наши паруса из хэбэ — голубой грот и желтый стаксель, на гроте был номер нашего катамарана, его Алексей Яныч получил в яхт-клубе. Там же, в багажнике, лежали (тоже упакованные) поплавки и чехлы. Наши дебаты о том, как назвать судно, кончились неожиданно. Я, думая о других названиях, внезапно прошептал: «Песня без слов» — «Что? — сказал Яныч, — повтори», я механически повторил. «Это то, что надо, — сказал он. — То самое название. Точка, Егор».
Его старенький «Москвич», который он (имея доверенность) на время легко выпросил у приятеля, вез нас на залив: его самого, Нинулю, Пирожка, наш кораблик «Песня без слов» и меня. Я молча сидел справа от Яныча, а Ванечка и Нинуля — сзади, их он согласился взять не раздумывая, а я почти и не просил, просто сказал (он как раз писал на поплавке название катамарана), нельзя ли поехать с нами моим друзьям, ну, может, и не обязательно катать на паруснике, а просто с нами, за город, и он легко согласился.
Машина катила ровно, и чем больше мы приближались к той точке залива, где должны были остановиться, тем больше я спиной и макушкой чувствовал точки — наши паруса и поплавки в багажнике и над собой — такелаж катамарана. Асфальт помаленьку начал плавиться на солнце, слепить глаза… Странно — я задремал.
Потом был (мой, конечно, но, может, и Яныча) какой-то захлеб, веселая нервность (правда, он меня частенько осаживал) — мы собирали катамаран. Если бы пошел град, наверное, я бы заметил его не сразу, хотя людей приходилось замечать. Пирожок степенно и чинно метался между катамараном и Нинулей, пока Яныч не «отправил» его в куст. Пирожок, хохоча, улетел в самую его середину, а когда выкарабкался, вынужденно стал помогать Нинуле — она готовила на траве, на клееночке, завтрак, сама вся такая красивая, в купальнике нежного бежевого цвета.
