— Далеко? — прокричал я ему в ухо.
— Нет, близко, — только буран проклятый мешает. Не отставай, пожалуйста, Кизил-Сакал.
Моя лошадь, как только я ее оставил, повернулась по ветру, словно стрелка компаса.
С трудом удалось мне снова вытащить ее на тропу. Руки в толстых шерстяных перчатках закоченели так, что я не мог держать поводья.
Я понукал лошадь шенкелями изо всех сил, чтобы хоть немного согреться. Пряча голову от ветра за идущего впереди коня, моя Шоколадина устало поднималась по занесенной тропе.
— Не спи, не спи, Илья, — пронзительно кричал Акимхан, — сразу будешь сдох!
И я, мотая головой, пытался прогнать дремотное оцепенение.
* * *
Буран затих так же внезапно, как и начался.
Сперва засияло солнце и прекратился снегопад. Потом утих пронизывающий ветер.
Я увидел запорошенные снегом фигуры всадников, заиндевевшие гривы лошадей, усталое и счастливое лицо Орусбая.
Мы были на перевале.
* * *
Спуск в долину Иныльчек после снежного бурана показался мне каким-то вступлением в землю обетованную.
Опасная и утомительная тропа вилась по залитому солнцем склону.
Вначале мы видели только снежные громады Иныльчекского хребта, среди которых вздымался могучий пик Нансена.
В бинокль можно было разглядеть, как клубились лавины на его склонах, как рождались у его вершины облака и, оторвавшись, уплывали в яркое голубое небо.
Пересекли каменистую осыпь, где, шурша, из-под ног все время уходили сланцы, похожие на битые граммофонные пластинки.
Тропа вышла на гребень отрога.
Долина лежала глубоко под нами — огромное корыто, до краев наполненное прозрачным голубым воздухом.
Таким плотным и осязаемым казался он, что хотелось кинуться вниз, нырнуть, как в воду, и плавно пронестись над серым дном, покрытым сверкающей паутиной рукавов Иныльчека. Стоя у края пропасти, я почувствовал в теле какую-то неприятную пустоту и легкость.
И вдруг — что это? Неужели у меня галлюцинация?
— Из-за скалы, над обрывом которой я стоял, появился планер.
Он парил так медленно и так близко от меня, что, потянувшись, я мог бы достать его рукой.
Теперь я видел, что это птица. Мощные крылья, раскинутые почти на три метра, не шевелились, маленькая голова с неправдоподобно загнутым клювом поворачивалась на отвратительной голой и морщинистой шее.
Чудовищная птица висела в воздухе так, как можно висеть только во сне. Маленькие глазки смотрели на меня с какой-то злобной надменностью.
Я сорвал с плеча карабин, достал патрон и выстрелил не целясь.
