Такой погожий и последний мой спокойный день очень даже согласился бы увидеть ещё раз, но следом, в конце того злополучного дня налетели такие события, которые хотелось бы навсегда отсечь из памяти, забыть, однако они не отсекаются и не забываются.
На автобусной остановке дождался того автобуса, на котором приехал обратно. Подробно рассказал о своей беде кондуктору, моложавой девице, но ничего подобного она не приметила, и никто к ней с такой находкой не обращался. Поблагодарил её за сочувствие моей беде, а она вдогонку добавила:
– А тебя-то, голубок, я сразу приметила и запомнила…
Я в ответ лишь кисло улыбнулся и уныло поплёлся знакомой тропинкой в свою часть, внимательно осматривая тропинку и каждую бумажку, поднятую с земли. Но тщетно.
На проходной дежурный офицер передал мне, чтобы я немедленно явился к майору оперативной части, и я тут же отправился в его кабинет, где за три года службы, к счастью, ни разу не бывал и даже не знал, где он находится.
Шёл я к майору-оперативнику в таком тяжелейшем душевном состоянии, что ноги меня еле принесли на второй этаж, где находился его кабинет; туда я вошёл, как в ледяную воду нырнул, готовясь услышать от него самый беспощадный приговор за содеянное преступление. Сухощавый майор средних лет довольно сухо ответил на моё приветствие, выслушал доклад о моём прибытии, взял у меня моё сержантское удостоверение, бегло его рассмотрел и положил перед собой на стол. На удивление, я был в этот момент совершенно спокоен и с самым безответственным любопытством и нетерпением ждал, что последует за этим и чем всё это для меня кончится. Я просто ещё в полной мере не осознавал совершённого мною преступления перед Отечеством и того, что должно за этим последовать. Хотя смутно я и догадывался, чем всё это для меня может кончиться, но не хотелось в это верить. Майор заслушал устное объяснение, которое я тут же по его требованию изложил в письменном виде. Немного помолчал, немигающе посмотрел мне в глаза, не спеша достал из стола книжечку уголовного кодекса и вслух зачитал статью, из которой за подобный проступок мне следовало отбывать тюремное наказание ровно пятнадцать лет, без всяких изъятий.
Я обмер от услышанного и, понимая, что в этом кабинете никогда в подобных случаях не шутят, дрогнул душой, затрепетал, как смертельно раненная птаха. Я глухим дрожащим голосом ответил, что мне всё ясно, вину свою полностью признаю, и замолчал, не зная, о чём ещё могу говорить после всего этого.
