У них был телевизор, и они звали родителей смотреть, но отец с матерью не ходили и дочь тоже. Ксеня очень любила пирожки с сушеной клубникой, которые пекла Николаевна, ее все так звали, по отчеству, потому что имя у нее было Хавронья, что означало по-украински свинья. Бабушка была добрая, всегда угощала Ксеню, но хранила пирожки в мешке в кладовке в общем коридоре. Ксеня, уходя к Зойке, тайком запускала руку в мешок, много не брала, чтобы не разоблачили, три-пять пирожков, не больше. Если честно, ей нравилась только бабушка, но не дядя Леня с тетей Леной. Хотя плохого они ей ничего не делали. Но ей почемуто иногда хотелось сделать им назло. Она частенько устраивалась в туалете с книгой. Ксеня, как всегда, много читала, и с годами ее чтение становилось разнообразнее – в ущерб урокам, и поэтому мать преследовала ее за «посторонние», как она выражалась, книги. Ксеня стала прятать их: то среди учебников, делая вид, что корпит над уроками, то под платье, отправляясь в туалет. Это вошло в привычку.
Читая, она забывала обо всем. За дверью собиралась очередь: соседей все же было четверо. Иногда раздавался деликатный стук: ее пытались вернуть в действительность. «Ну, еще страничку, последнюю!» – будто уговаривая кого-то, думала Ксеня. Наконец вмешивался отец. Он стучал увесистым кулаком в дверь и громко требовал:
– Ну-ка, выходи!
Она выходила, придерживая спрятанную под платьем книгу, и делала при этом страдальческую мину – «живот болит».
Как-то Ксеня застала отца за странным занятием. Он аккуратно вырезал из газеты «Правда» чьи-то портреты. – Пап, а кто это? Почему ты их вырезаешь? – с любопытством спросила она. – Это портреты руководителей нашего государства. Их надо уважать и нельзя ими подтирать… Поняла? – сурово ответил отец. В сортире был вбит гвоздь, а на нем висела нарезанная на квадраты газетная бумага. «Какая разница, ведь никто не видит,» – подумала дочь, но ничего не сказала. Ей почему-то стало смешно.
Небольшую комнату родители постарались обставить, как они говорили, не хуже, чем у людей. Когда Ксеня поинтересовалась, у каких людей, мать ответила строго и значительно: у приличных. Слева от двери расположился вместительный гардероб. В нем мать аккуратно развесила свои наряды и выходной шевиотовый костюм отца. Ксенин выходной костюм висел там же, на самодельных плечиках: юбка-плиссе и жакетка в талию. Справа от двери стояла широкая кровать с панцирной сеткой и никелированными спинками, на ней – пышно взбитая пуховая перина, которую мать каждое утро молотила кулаками, три китайских верблюжьих одеяла и три пуховые подушки, покрытые кисеей.
