И все те годы баба Иована время от времени размышляла над предсказанием старой колдуньи, сделанном в 1878 году.
Предание говорит, что село Мириловичи основал князь Мирило в древние времена. Прозвали его так потому, что он замирял враждующие племена. Еще в седьмом веке его конные обозы с товаром добирались до самых дальних северных городов и до теплых южных морей.
Ратники, пастухи и отчасти философы, задиры и искатели приключений, люди из Мириловичей оставляли потомкам в наследство лишь страсть к путешествиям в дальние края. Но все-таки, на всякий случай, чтобы было куда вернуться и окопаться в своих скупых каменистых наделах, они оставляли на них самых спокойных своих братьев, чтобы очаг не угасал.
А еще с тех прадавних лет, начиная с князя Мирилы, и во времена Оттоманской империи и Австро-венгерской Монархии, Королевства Югославии и итальянской оккупации, известно было, что в Билече базарный день приходится на четверг. И только это неукоснительно соблюдалось в бурные, переменчивые времена. Никто никогда не говорил: «Ну что, пойдем в базарный день в Билеч?» – но только так: «Спустимся в четверг вниз?»
Страстно желая, чтобы народ навсегда забыл о прошлом, в 1945 коммунисты решили изменить мир, начиная с базарного дня.
В первое воскресенье после освобождения Билеча пьяный глашатай Хасан посреди главной улицы, ударяя изо всех сил в лоснящуюся кожу барабана, объявил хриплым голосом народу: «Слышь-послышь, честной народ, пришло от властей известие, что четверьг боле не четверьг, а теперя четверьг в пятницу, и всяк того держаться должон!»
В тот же день баба Иована получила депешу о том, что двух ее любимых внуков убили из засады и тела их теперь везут в дом.
С тех пор она ни разу не улыбнулась и не ходила ни на базар, ни на летние пастбища.
Молодой, но уже, по моде того времени, утомленный светской жизнью, однажды летом я пожелал отдохнуть в легендарных левадах своих предков.
Я застал в Мириловичах живую бабу Иовану. Молочная пелена закрыла ее левый глаз. Она сидела на каменном пороге и созерцала далекие синие горы.
Мы сидели рядом и крутили сигареты из отменного, тонко порезанного желтого табака.
Я даже и не пытался объяснить ей, чем занят в жизни, но она и без того чувствовала, что занятия эти странные, а сам я что-то вроде белой вороны в семейной стае. И все-таки она утешала меня: «Ну, пусть и в чужой своре свой пес будет!»
Внезапно она встрепенулась и пожелала отправиться на летнее пастбище. Захотелось, сказала она мне, еще раз напиться родниковой водички. Ей тогда было около ста лет.
