Внезапно генеральный прокурор поднял руку:
— Простите, как вы сказали?
— Относительно чего?
— Повторите, пожалуйста, последнюю фразу. Этот молодой заключенный…
— Баллони. Джакомо Баллони.
— Якобы убил Де Дженнаро… самовольно взяв… скажем так, отпуск и вернувшись затем в камеру с такой легкостью, словно тюрьма «Реджина Чёли» — это отель «Плаза»?
— Да, и это не предположение. Я давно догадывался, но как-то не верилось.
— И не зря.
— …Но сам Баллони признался… в конце допроса…
Глаза генерального прокурора сузились и смотрели в пустоту. Он искал важную подробность, осевшую в глубинах памяти. Затем улыбнулся и легонько кивнул, словно подтверждал что-то известное лишь ему одному. Впрочем, в этом трюке не было надобности — Балестрини и так уже несколько секунд молчал, в растерянности глядя на него.
— Если не ошибаюсь, дорогой Балестрини, этот… неофициальный допрос, о котором вы упомянули, закончился потасовкой. В ходе потасовки вы грозили Баллони и даже… избили его?
— Собственно говоря, это не было потасовкой, и поэтому я не могу сказать, что его избил. О чем искренне сожалею. Бывают такие минуты, господин прокурор, когда хочется…
Генеральный прокурор понял, что молодой человек собирается атаковать его сентенцией вроде: «Кто находится, как я, на передовой, в окопах, где кишмя кишат вши и крысы, тот имеет по крайней мере право требовать, чтобы его не судили, не разобравшись толком, люди, которые…» Прокурор внезапно поднялся, смягчив свою саркастическую улыбку, и подошел к огромному окну. Разумеется, Балестрини умолк и не решался продолжать, лишь следя за ним взглядом.
— Впрочем, я могу вас понять, — произнес прокурор тишайшим голосом, — я могу вас понять, хотя существуют законы профессиональной этики, которые должны соблюдаться неукоснительно. Но, познакомившись с вашим личным делом, я пришел к заключению, что вы примерный блюститель закона, способный…
— Я был таким, — процедил сквозь зубы Балестрини, но прокурор притворился, будто не расслышал.
— Во всяком случае, я готов вас понять. Еще и потому, что… прежде чем вызвать вас, я потребовал о вас сведения, ибо меня удивила… дерзость, да, именно дерзость и даже наглость, с какой вы явились в мою приемную…
— Я пришел выполнить свой долг.
— …и я узнал, — продолжал генеральный прокурор, никак не отреагировав на реплику и, главное, не глядя в лицо собеседнику, который весь побагровел, — что, помимо служебных затруднений и опасности, которой вы подвергались также в связи с судом над Буонафортуной, вызвавшим такой шум, я узнал, что у вас сейчас довольно сложная семейная ситуация. — Он догадался, что Балестрини совершенно потрясен и можно даже ждать в ответ взрыва негодования, и потому небрежно махнул рукой: мол, его сведения этим и ограничиваются. — Теперь вам понятно? — заключил он, не уточнив, к чему относятся последние слова.
