— Мама, — прошептала девочка, но во сне. Она немного поворочалась, но не проснулась.
Мысль написать Андреа письмо подал Джино, заметивший, как она не любит звонить по телефону. К тому же поговорить с Андреа просто необходимо. Ведь надо уладить уйму дел, да и, как заметил Джино, «все-таки он помощник прокурора и если захочет, то может многое…» Что именно, Рената не поняла, но страх, проступивший в его словах, заставил ее сесть за письмо.
Она добавила еще несколько фраз о здоровье Джованнеллы, а потом вдруг отвлеклась — представила себе, как Андреа, прочитав письмо, отложит его и задумается. Наверно, он позвонит матери и прочтет ей все, строчку за строчкой, а сам отделается какой-нибудь писулькой. Она стала грызть ручку, которая отдавала чем-то горьким, а потом пыталась угадать, каким будет ответ. «Дорогая Рената», — наверняка начнет он так, ни на секунду не задумавшись над истинным значением слова «дорогая». Не сомневалась она и в другом — ненависти к ней Андреа не испытывает. Ему вообще было неведомо это чувство, он не умел ненавидеть. И все-таки муж отправлял в тюрьму сотни людей, которые не вызывали у него ненависти. Он лишь презирал их. «Они такими родятся, и безжалостное классовое общество тут ни при чем!» — воскликнул он однажды у Де Леонибуса во время ожесточенного спора об истоках преступности.
Ренату эти слова поразили. Не по каким-то этическим причинам и вовсе не потому, что у нее были иные суждения о социальном положении тех, кто попадает за решетку. При ее пяти классах начальной школы она вообще не понимала значения слова «этика» (как, впрочем, и многих других, которыми Балестрини и его коллеги швырялись во время этих проклятых споров), а свои мнения об обществе заимствовала из популярных журналов. Но примерно такую же фразу она уже слышала прежде. Ее отец, узнав, что она беременна, во время очередного скандала крикнул ей: «Ты родилась шлюхой! А такие потом становятся еще большими шлюхами».
Разглядывая себя в большом овальном зеркале, Рената без конца думала об отце. Овдовев, он почти перестал интересоваться ее судьбой. Но если бы случайно узнал — она на секунду задумалась — о побеге из дома? Нет, о том, что они с Андреа расстались, и о причинах разрыва, то его убеждение насчет шлюх только окрепло бы. «Моя дочь делает успехи. Конечно, когда есть опыт…»
Она снова села за письмо. Уже почти две страницы исписала, но письмо получилось какое-то неискреннее. Ренате захотелось разорвать его в клочки и начать снова. Первыми ее словами были бы «Андреа, не знаю, как это все произошло…» — и потом можно было бы рассказать о своих переживаниях, чтобы он понял все, в чем она не отважилась ему признаться во время их редких разговоров.
