А сейчас на Андреа просто не было лица. Когда невестка вернулась, председательшу ужаснула показная веселая непринужденность сына. Что делать? Она устремила сосредоточенный взгляд на первую полосу «Коррьере», потом зачем-то похлопала по щечке Джованнеллу: «Дай-ка посмотреть… ах, у тебя „Тополино“? Ты потом дашь мне почитать?» Нет, у бедного мальчика дела совсем плохи. Она далеко не была уверена, что он рассказал ей все, если вообще эти несколько сбивчивых фраз, выдохнутых шепотом, можно назвать «рассказом».
Напротив уселся какой-то уже немолодой блондин и немедленно вытащил такую же светлую, как его шевелюра, сигару.
— Я не помешаю, если закурю?
К сожалению, это было купе для курящих. Она удостоила соседа легким кивком, таким, что он даже его не заметил, и ей пришлось кивнуть еще раз, чтобы он наконец отвязался и убрал у нее из-под носа эту вонючую палочку.
Мысли ее от Андреа перешли к Ренате. Она размышляла о невестке холодно, отчужденно. «На это надо тоже иметь талант», — подумала председательша, улыбнувшись. Нужно же ухитриться, чтобы муж, который приходит домой всегда в одно и то же время, застукал тебя у телефона. Такое могло случиться только с Ренатой; быть может, она даже уверена, что Андреа ничего не услышал. А что от нее вообще ждать, когда она прошла такую школу — жених сделал ей ребенка и сбежал; отец Ренаты убил бы ее мать не то что за тайные телефонные разговоры, а за куда менее тяжкий проступок. Эта пустышка, эта дурочка в нежном поцелуе мужа видит лишь одно — свидетельство того, что в нем еще не пробудились подозрения.
«Наверно, они встретились после обеда… виделись всего минут десять», — закончил свой рассказ Андреа, не глядя в лицо матери, когда Рената с Джованнеллой уже появились в конце перрона. Действительно так или сын просто хотел ее успокоить? Она знала, что Андреа не способен лгать, но когда речь идет об этой бабенке, особенно если он хочет ее защитить…
Да, он именно ее защищает, пытается выгородить. Хотя надо признать, без особого пыла, не слишком уж убежденно, но это только потому, что он боится вызвать раздражение матери. Она совершенно уверена. Ей хотелось бы изо всех сил прижать к груди несчастного мальчика. Дурачок, Рената наставляет ему рога; когда он прилег отдохнуть после обеда, она побежала якобы за газетой. Это в три-то часа дня, в Риме, в июньскую жару! Ее не было десять минут? Хотя, может, и в самом деле так, тем более что, по словам Андреа, она вернулась смущенной и взволнованной. Смущенная, взволнованная… а покраснела ли она хотя бы от стыда? «Шлюха!» — подумала председательша и изо всех сил сжала кулаки. Сидящий напротив блондин взглянул на нее с нескрываемым любопытством.
