— Я кончила, — объявила Анна, появляясь в дверях и обводя комнату любопытным взглядом.
— Вы кончили убирать у Джованнеллы?
— Ну да, я вам про то и говорю.
— Примитесь за уборку в других комнатах… сколько успеете. Который сейчас час?
— Наверно, часов десять, но, может, мои часы немного спешат.
Рената начала спокойно причесываться, стараясь прикрыть волосами шрамик на лбу. От кофе остался приятный вкус во рту, хотя она пила без сахара, — значит, председательша права: «Горький кофе — как удар хлыста, сладкий — как нежная ласка. А утром нужен удар хлыста».
На свадебной церемонии и на праздничном обеде, продолжавшемся почти до вечера, главенствовала она — молчаливая, преисполненная уважения к собственной персоне, в своей огромной шляпе, которая словно давала ей право требовать еще большего почтения. Потом она уехала поездом с вокзала Термини. Они провожали родителей Андреа, потому что сами уезжали только около полуночи. Председатель стоял у окна вагона до тех пор, пока они могли его видеть.
— Я ухожу, — сказала Рената, заглядывая на кухню.
— До свидания. Не забудьте купить спички.
Рената улыбнулась. Очень мило: прислуга охотно и дружески предлагает ей разделить бремя хозяйства. С тех пор как она замужем, никогда еще у них не было такой глупой и такой дорогой прислуги. Ничего не поделаешь — расходы по дому становятся все разорительней, но такую дуру больше держать нельзя. Надо искать новую служанку, тем более что в начале лета это не так уж трудно. Приближается пора отпусков, многие увольняют своих домработниц, и далеко не все из них уезжают в отпуск.
— Вашему мужу срочное письмо, синьора, — сказал швейцар, как только она вышла из лифта.
— Спасибо.
— Вы возьмете?
— Нет, опустите, пожалуйста, в ящик. Я захвачу его на обратном пути.
— Хорошо.
Выйдя из подъезда, она не удержалась и обернулась. Дом их — красный кирпич и желтая охра — выглядел совсем неплохо. Два дня назад кто-то ночью несмываемой краской из баллончика крупно вывел на стене: «БАЛЕСТРИНИ — РОГОНОСЕЦ И ФАШИСТ». На рассвете швейцар решил, что их следует разбудить. Потом вооружился скребком и усердно принялся за работу. К восьми утра надпись почти совсем исчезла, остались только следы на стене. «Денька через два-три, — заверил огорченный швейцар, словно это он нацарапал неприятные слова, — я подберу нужный цвет, чуть подкрашу стену, и ничего не будет заметно».
К счастью, фасад дома был покрашен недавно, и свежая «заплата» не испортила бы его внешнего вида, если вообще что-нибудь могло еще повредить этому дому ядовитого желто-красного цвета.
