Хождение по магазинам заняло не слишком много времени. По понедельникам она набивала доверху машину всем необходимым на неделю, а потом лишь подкупала недостающее. Но сейчас она нарочно задерживалась у прилавков, все больше нервничала и раскаивалась, каждые пять минут посматривая на часы.
Андреа был в суде, но ей вдруг представилось, как в то время, когда она сидит в баре с другим, он вдруг появится перед ними, со своим, как всегда, серьезным и суровым видом, который сразу же смягчался, стоило ему только взглянуть на нее. Потом она представила себе синьору Балестрини. Это было уже куда менее вероятно: оставшись вдовой, председательша поселилась в Специи, где много лет назад купила домик, и почти никогда не выезжала оттуда, страдая от диабета и артрита.
— Положите еще головку чеснока, — сказала Рената продавцу, лишь бы отделаться от своих мыслей. Андреа не выносил чеснока.
— Вот последняя.
— Хорошо. Сколько с меня всего?
Заплатив, она пошла к машине. Было уже четверть двенадцатого, но по мере того, как приближалось время встречи, страх сменялся парализующим чувством тоски и тревоги. Это было куда мучительнее, чем ожидание звонка по утрам и телефонные разговоры.
Она купила женский журнал и поставила машину под деревом на бульваре Мадзини. Вивиана ничего не знала об этом свидании. И не только потому, что оно было непредвиденным: она просто не могла бы этого ожидать. Ведь еще не так давно Рената целый вечер, упрямо качая головой, опровергала все доводы Вивианы и клялась ей, что никогда, ни в коем случае она не допустит того, чтобы эти сумасшедшие телефонные разговоры перешли во что-то более серьезное. «Тем хуже для тебя», — вдруг взорвалась так редко выходившая из себя Вивиана.
Наконец, как раз накануне вечером, Ренате удалось поймать Вивиану, которая после того разговора несколько недель под разными предлогами все уклонялась от встречи — ей даже начало казаться, что та просто не хочет ее видеть. Но почти сразу же Рената сама пожалела об этом. А чего, собственно говоря, она могла ожидать? Она любила Вивиану, уважала, но эти разговоры продолжали слишком глубоко волновать ее и даже вызывали чувство досады, которое становилось все труднее скрывать. Она понимала, что Вивиана считает ее поведение совершенным безумием, относится к ней как к вздорной девчонке, а в том, что касается морали, бравирует своим цинизмом, впрочем, возможно, не только показным. Но все равно, она ожидала от подруги большего сочувствия. «Не будем, моя дорогая, играть в прятки, — вдруг решительно прервала ее Вивиана. — Если ты не послала его к черту с первых же слов, значит, у тебя есть на то какая-то причина… Нет, постой, не кудахтай раньше времени. Видишь ли, беда вот в чем: ты придумываешь слишком много объяснений, пытаешься оправдать каждый свой шаг. Тебе не хочется прогнать его, как он того заслуживает, и ты не уверена, любишь ли его еще? Так проверь это. И, знаешь ли, ничего особенного не случится».
