Чай горячий. Пили шумно. Аким хитро посматривал на Аню. Баба Нюра с таким же интересом следила за обоими. Дед загрустил. Кот вылизывался: и здесь, и там, и везде. По печке стремительно пробегали осмелевшие к ночи таракашки. Бабуля воевала с ними: запаривала ботву и ставила на русскую печь — тараканы, обрадовавшись, набивались туда битком — и старушка вероломно выносила таз на мороз.
Такую же тактику, кажется, собирались применить большевики. В теплый Омск под завязку набилось прекрасно воспитанных, образованных «бывших», и скоро уж невидимая бабка должна была выбросить их в чисто поле на клящий мороз.
После выпитого ото всех болезней лекарства в жарко натопленной избе да с горячего чая — ударило в обливной пот. Дед утирался рушником. Аким ладонью, Анна Васильевна, конечно, платком.
И опять согрешила, подумала, насколько все-таки жизнь простого фабричного приятней во всех отношениях беспокойной жизни адмирала. Не рвется, как картонка, под тобой стальная палуба, не лопаются барабанные перепонки от орудийного грохота, не встает на попа изба, не уходит торчком в землю. Тишь и гладь и божья благодать. Да и стол-то не беднее будет… И почему это самые умные, смелые мужчины выбирают себе такую профессию? Во имя чего гибнуть во цвете лет. Из-за орденов? Да ведь не стоят теперь ордена ничего! А они, стиснув зубы, встают против свинцовой метелицы — и ложатся. Снежными холмиками. Во имя чего?
Очнулась от тишины. Все, припухнув, смотрели на нее, как на привидение. Что это с Анькой? — было написано морщинами на старом лице бабы Ани. Анна Васильевна вздохнула и поморгала глазами, прося не судить за рассеянность. Время такое. Поневоле задумаешься.
— Бывает, — улыбка ее никого не оставляла равнодушным! Все невольно просияли, будто солнечный зайчик согрел грудь каждого из них. Сидели, мило смотрели друг на дружку и прихлебывали чай-кипрей. Весело шумел, потрескивал металлическим нутром самовар — весь в медалях, как атаман Платов.
— Царя пережили, белых пережили, Бог даст, и большевиков переживем, — мечтательно вздохнула старушка. Анну Васильевну с ее «абмиралом» давно уж не опасались.
— Еще заживем! — пообещал Аким. — У них Троцкий, Яков Свердлов — все евреи!
— А че же, они шибко хорошие, ли што ли?
— Да уж получше Колчака! — так и залоснился весь в предчувствии новой, умной власти.
— Поглядим, — выговорил дед безразлично. Сыновей прежние власти выбрали всех, самого, гляди, с завода еще пяток лет не выгонят — Бог не выдаст, свинья не съест.
