Елизавета Карловна всегда требовала, чтоб у нас были специальные тетрадки с выписками из книг, которые мы прочли. Особенно из книг для внеклассного чтения. У всех девочек есть такие тетрадки и выписки в них. Но переписываем мы совсем не то, чего ожидает от нас Елизавета Карловна.
Все, например, переписали из рекомендованной нам знаменитой книги для внеклассного чтения Дж. Сэлинджера «Над пропастью во ржи» одно место. В этой книге рассказ ведется от первого лица, от имени мальчишки примерно моего возраста, тоже ученика восьмого или девятого класса. «Мне бы хотелось быть опытным во всяких таких делах. А то, по правде говоря, когда я с девчонкой, я и не знаю как следует, что с ней делать. Например, та девчонка, про которую я рассказывал, что мы с ней чуть не спутались, так я битый час возился, пока стащил с нее этот проклятый лифчик. А когда, наконец, стащил, она мне готова была плюнуть в глаза». В общем, этот мальчик, который, как говорила Елизавета Карловна, положительный герой Сэлинджера, все-таки снял с девочки лифчик, который называют «интимной частью туалета».
И в романе американского писателя Дэна Маккола «Неуклюжий Джек» герой тоже школьник моего возраста. И точно так там идет речь о лифчике. Остался этот Джек наедине с девочкой Педди Эдинжер. Ой, нет, не Педди, Педди это другая, девочку зовут Карен. Карен Морис. И дальше идет так: «Она спросила: «Хочешь поцеловать меня?» Я в ответ поцеловал ее. Этот поцелуй длился, наверное, пять минут без передыху. Мы дышали сквозь ноздри на щеки друг другу, и я был такой счастливый, что сердце чуть не выпрыгнуло из грудной клетки. Тогда произошло это чудо. Карен положила мою руку себе на грудь. Я совсем расхрабрился и стиснул ей грудь, свою самую первую. Потом обследовал другую. А Карен прошептала: «еще». Я от этого просто очертел и попробовал проникнуть рукой под зеленое ситцевое платье. Но лифчик у нее оказался очень тесным. Я завозился, заметался, чуть не испортил всего дела. Тогда она сказала: «Подожди минутку». Она расстегнула змейку на спине, потом лифчик, и я увидел все. Увидел и даже застонал: «О, Боже…» Она улыбнулась, Карен Морис, по прозвищу «Каланча». Грудки у нее в самом деле хорошие, хоть и не совсем развитые. Я наклонился и поцеловал ее в левую грудь. Я не знал, на каком я небе. Это было что-то фантастическое».
Писатели эти — и Сэлинджер, и Маккол — все написали с точки зрения своих героев-мальчишек. А нам, девчонкам, хотелось бы прочесть когда-нибудь про другое. Нам бы хотелось узнать, что же чувствовала, как все это воспринимала Карен Морис по прозвищу «Каланча». Что она при этом думала? Ведь думала же и она что-то свое, чувствовала она что-то свое, когда она взяла руку этого мальчика и положила себе на грудь, когда сказала ему «еще» и когда она расстегнула эту змейку-«молнию» у себя на платье. Нам хочется все-таки, что при таких обстоятельствах чувствует девочка. Конечно, что чувствует мальчик, тоже любопытно узнать. Но про девочку мне интереснее. Но мне такие книжки что-то не попадались.
