Разглядеть он мог только первый танк. Остальные слепились в сплошную серую ленту. Танки шли впритык, интервалы на таком расстоянии были неразличимы. Корпуса, башни, гусеницы - все слилось, и по тому, как они неспешно выползали, это движение казалось еще более грозным и всесокрушающим, а неразличимость деталей только поощряла воображение…
Не отрываясь от стереотрубы, Тимофей сказал:
- Внимание! Общий сбор.
Сосчитать танки было невозможно. Застучали по броне сапоги, мягко хлопнул входной люк - это Чапа, а вот и Медведев где-то рядом чертыхнулся. А колонна вытянулась уже без малого на километр.
Полк.
- Гарнизон по вашему приказанию выстроен, - доложил за спиной Залогин.
Тимофей предостерегающе поднял руку. Он ждал. Он все ждал, когда же появится хвост колонны, и наконец увидел его, и тут же убедился, что это не конец. Это был только небольшой просвет, а затем из ущелья поползли грузовики и вездеходы.
Выходит, механизированная дивизия.
Тимофей медленно распрямил занемевшую поясницу и повернулся к товарищам. Они глядели мимо него - в амбразуру. Стояли прямые и какие-то вдруг осунувшиеся. И в глазах их была печаль и даже отчаяние. Но не страх. Жизнь - это такая приятная штука; что ни говорите - ее всегда жалко, всякую. Но долг - выше. И честь - выше. И вообще есть много еще таких вот штуковин; о них не думаешь и даже не помнишь до времени, но наступает минута - и они поднимаются, словно дремали в тебе, пока твое сердце тихонько к ним не толкнулось. Тогда они просыпаются и заполняют тебя всего, как сталь заполняет форму, словно в ней ничего и не было, словно в ней не было себялюбия и робости и мелких страхов из-за бытовой ерунды. Сталь выжигает их начисто. И ты перестаешь быть собой - слабым человечком. Твое сердце заполняет тебя всего. И вся твоя жизнь фокусируется в этой минуте, и не только прошлое, но и будущее. И вся твоя энергия фокусируется в ней, как линза фокусирует солнечный луч в точку. И тогда как будто из ничего вдруг вспыхивает пламя…
- Товарищи красноармейцы, - сказал Тимофей и замолк: сел голос у него. Он осторожно, чтобы рану не бередить, прокашлялся в кулак, открыл рот - и не получилось ни звука. Это его только разозлило.
- Воды! - прохрипел он.
Чапа с готовностью протянул фляжку. Тимофей отпил всласть, жестко вытер тылом ладони рот и сказал спокойно и твердо:
- Товарищи красноармейцы. Сейчас, когда наша Советская Родина бьется насмерть с мировым фашизмом… - Он замолчал: замах вышел не по плечу. - Священный воинский долг… и просто совесть… - Он опять замолк, поглядел в лицо каждому и вдруг рубанул воздух кулаком. - Я так считаю, что мы им должны сейчас вжарить. Сейчас просто обязаны. Все. Прошу высказаться, товарищи.
