Встретились мы на этот раз у меня. Он пил чай, а я разглядывала его, пытаясь найти что-то в лице, фигуре, манерах, что б зацепило меня, заставило дрогнуть сердце — влюбиться. И влюбилась — в точечный массаж. Алексей оказался фанатом своей профессии и жены. Зачем ему любовница, осталось невыясненным. Пришлось встретиться третий раз. На этот раз я поняла, в чем дело — у Самохина был шикарный мужской комплекс, которым его одарила жена для собственного успокоения. О чем я от большого ума и не преминула ему сказать. Он порадовался и решил, что у нас все получится, я же поняла, что влюбиться в него можно, но не мне. Мы остались с Алексеем друзьями, хоть он и надеялся на большее. Как и Маруся…
— С сильным плечом у меня проблемы давно, — протянула, задумчиво глядя на дорогу. Мы свернули налево, к моему огорчению. Так и знала. — А вот с тоской никаких проблем.
— Серьезно? И о ком скучаешь? Об отце ребенка? Где он, кстати?
— Какая разница?
— Ответь.
— Многоуважаемый киллер…
— Меня Павлом зовут.
Может, и зовут, но язык не повернется величать именем Павлика убийцу.
— Замечательно. Прекрасное имя. Мама, наверное, вас очень любила.
— А ты отца своей Ляли?
— Какое имеет отношение моя личная жизнь к вашему заданию?
— К заданию — нет, к твоей дочери — да.
— Оставьте мою дочь в покое! Я здесь! Не убегаю, не сопротивляюсь и не буду, обещаю. Оставьте мою дочь в покое. Что вам надо? Она девочка совсем — восемнадцать лет! — Я осеклась: кого я призываю к состраданию, милосердию? — Извините за повышенный тон. Но давайте поговорим как разумные люди. Вам невыгодно связываться с Лялей, опасно. Большие затраты, к тому же она не я, ее сразу хватятся. Плюс она ребенок, любое насилие приведет к шоку, что навредит ее организму. Она болезненная девочка, слабенькая. И группа крови у нее другая.
— Разве не четвертая?
— Нет.
— Какая?
— Не помню.
— Мне освежить твою память или твоей дочери?
Кажется, я побледнела:
— Третья.
— Резус?
— Плюс.
— В отца?
— В смысле?
— У тебя четвертая минус, у нее третья плюс. Девочка в отца?
— Да.
Проклятая дрожь проникла и в голос.
— А где он?
Что же ему такое надо…
— Не знаю.
— А если подумать?
— Правда, не знаю.
— Жаль.
Я недоверчиво покосилась. Неужели он проникся ко мне и готов на благородный поступок? Отпустить меня и Лялю?
— А вы могли бы…
— Что?
— Отпустить. Я не прошу о себе — Лялю оставьте, пожалуйста.
— О тебе и речи нет.
Ясно. Глупо было сомневаться, а уж идеализировать убийцу еще глупее.
— Я о себе и не прошу — о девочке. Если вам известно слово «милосердие», а я уверена, что так оно и есть, снимите наблюдение с дочери. Вы же умный, благородный человек.
