– Боб, – сказал я, – подумай о его мучениях. Он уже не меньше суток на колу. Спасти его мы не можем. Так помоги человеку уйти к богу!
Боб кивнул, взял нож, подошёл к умирающему, и одним движением перерезал ему горло. Может мне показалось, но умирающий произнёс перед смертью слова благодарности.
А нам надо было спешить на север. Поэтому я быстро загнал своё войско обратно в фургон, предварительно конфисковав у покойных таможенников арбалеты, из которых в меня, кстати, дважды стреляли, ножи и сабли, и вооружил ими своих слуг. Судя по выражению лица Джона, он теперь и вовсе считал меня богом, что мне, безусловно, льстило. И я доверил мальчику вести наш экипаж к уже близкой цели.
Вот о цели теперь стоило подумать. Я выполнил условия контракта, вернее сказать – почти выполнил. Осталось доложить заказчице результаты моего расследования и получить остатки гонорара. Но, что потом? Следуя канонам вестников смерти, я должен ликвидировать всех свидетелей, включая и заказчика, если он (она) окажется в пределах досягаемости. Нас и так осталось в живых мало, за нами охотились родственники и потомки многих сильных мира сего, которых мы упокоили. Люди, которые знали нас в лицо, должны были умереть. А это означало, что я должен убить Боба, Джона и леди Изабелл, как только получу полный расчет.
Технически, это не составляло никакого труда. Но я, последнее время, стал замечать за собою излишнюю и непривычную сентиментальность. Боб нервировал меня своей чрезмерной преданностью, которая в этом мире так легко может обратиться предательством. Но надо признаться, именно он несколько раз выручал меня из очень опасных ситуаций, а вчера и вовсе оказался в нужное время в нужном месте. Джон был совсем ребёнком. Не то, чтобы я жалел детей (вестники смерти не делят людей по возрастам). Но этот мальчишка смотрел на меня такими восторженными глазами после глупого инцидента с таможней. Я невольно начинал вспоминать то, что вспоминать сам себе запретил – свою семью и своих сыновей. А леди Изабелл мне просто очень нравилась, в этом я уже признался себе. Только такая женщина могла пленить вестника смерти.
Так что мне было делать? Лишить жизни тех, к кому я привязался душой, или нарушить выработанное годами и кровью погибших вестников основное правило самосохранения?
И тут далеко впереди что-то ухнуло, гулом раскатившись окрест.
– А небо-то чистое, – сообщил Джон, выглянув из-под тента фургона. – Гремит без дождя – странная гроза.
