— Определенно да!
— Вот уж нет! — с вызовом воскликнула она. — Во-первых, я слишком высокая, а во-вторых, лет на пятнадцать старше, чем надо!
— А у нас, художников, на все свой взгляд.
— Ты небось всем девушкам так говоришь!
Я дернул плечами.
— Ты изумительная женщина. Ты прекрасна. Поверь мне. — Правда. Поверь.
— Тебе сейчас очень больно? — спросила Анджела, чуть-чуть насмешливо, чтобы оставить мне возможность отмахнуться от вопроса.
— Из-за того, что Дайлис ушла?
— Да, я это хотела спросить.
— Сначала было совершенно все равно, даже приятно, в каком-то смысле, потому что притворство закончилось. Обидно стало потом… даже не обидно, просто я побился как следует, и здорово вымотался… — Меня передернуло. — Ладно, скучно это. Хватит уже обо мне.
Но Анджела упорствовала.
— Ты ее ненавидишь?
— Нет. Это не ненависть. Иногда она меня раздражает. — Это был честный ответ, но неполный, я мог добавить еще кое-что, рассказать о чувствах сильнее и мрачнее, я знал, что промолчать — трусость. — Я сам тоже не всегда такой паинька, знаешь ли.
— С Дайлис?
— Скорее насчет Дайлис. И насчет Криса.
— Расскажи еще.
— Еще я злюсь на детей. Я не имею в виду, что я их бью или еще что-нибудь такое…
— Ну что ты, конечно, нет.
— Но я могу вспылить. Могу разозлиться и наорать на них, и вряд ли они все это забывают.
Анджела мягко спросила:
— Ты по ним скучаешь, когда они уезжают?
— И да, и нет. Я о них думаю. Представляю себе, какая у них другая жизнь. Но я рад, что у меня появляется свободное время, хотя я им не очень-то пользуюсь. Я, когда живу один, по-моему, становлюсь странноватым. Все системы закрываются, и я впадаю в спячку.
— Тяжело, наверное, так.
— Нет, другим труднее приходится. То есть да, я борюсь за выживание, но зато я знаю, что делаю.
— Да, это видно.
— Что видно? Что борюсь или что знаю, что делаю?
— И то и другое.
Я сказал:
— Ты с детьми очень хорошо ладишь.
— У моего старшего брата Стивена двое детей, — тут же ответила Анджела. — И я с ними часто вижусь.
Мы немножко рассказали друг другу о своих семьях. Ральф, ее отец, работал учителем в средней школе, Бланш, ее мама, — врач-терапевт. Я вкратце рассказал историю квартиры над магазином и всех, кто жил в ней со мной. Анджела заинтересовалась «Богатством бедняка», и я припомнил его лучшие годы, когда мама и папа с головой уходили в спасение старых предметов от рассыхания.
— А от кого у тебя художнический дар? — спросила Анджела.
— Не знаю. Папа собирал альбомы репродукций и книги про художников, я их любил разглядывать. А в школе у нас был клевый учитель рисования. Он меня к моему стилю и привел — фигуративному, модернистскому, этакому стареющему поп-арту. Ну а дар… по-моему, он у меня уже выветрился.
