— Сказать тебе, что у меня проблемы с куннилингусом?
— Правда?
— Да. Никак насытиться не могу.
К полуночи я ее убедил. В три часа ночи я припал ухом к полу и засек шаги Билли и Джеда на лестничной площадке. Сегодня я против обыкновения отвел их по кроваткам. Быстро уложил и вернулся к себе, где меня ждала Анджела, ждали ее руки, ее губы.
— Ты такой большой, — шепнула она.
— Не смеши меня. А то он обратно спрячется.
— Ты просто ляг рядом. Я хочу посмотреть на твое лицо.
Я с готовностью лег. Я позволял ей прожигать меня взглядом насквозь.
— Я слышала, как ты вечером пел, — пробормотала она, когда мы уже засыпали.
— Черт, — пробормотал я в ответ.
Я проснулся в шесть утра. В тусклом свете я смотрел, как она стоит рядом и надевает лифчик.
— Я не собиралась тихо слинять, — прошептала она. — Просто подумала, что лучше уйти, пока малыши не проснулись.
Я потянулся к ее губам.
— И потом, — продолжала она, — я все равно не могу пойти на работу в том же, в чем была вчера, а то все поймут, чем я занималась. — Она остановилась и прибавила: — Я не с каждым встречным этим занимаюсь.
Я проводил ее до двери. В сумеречном грязном холле мы шептались, точно воры.
— Когда ты придешь? — тревожно спросил я. Ведь есть же на свете и менее трудные мужчины. И более внушительные пенисы.
— Завтра, поздно вечером?
— Я буду здесь.
— Пап, что ты делаешь?
Я обозревал темную Хай-стрит из окна гостиной. Шел уже одиннадцатый час вечера.
— Ищу истину и красоту в этом запутанном мире. А что еще мне делать, Глория?
Это воображаемый разговор. Глории рядом не было. Я попрощался с ней утром, потому что была пятница, а через пятницу, как известно, школа и садик служили детям буфером, отделяющим конец папиной недели и начало маминой. Конец недели с потрепанным и нищим Джозефом Стоуном и начало недели в недалеком краю изобилия, где обитали Крис и Дайлис. Тот край я сначала игнорировал, затем стал ему завидовать, а сейчас страшился, поскольку пал духом, имея на руках до предела истощенный банковский баланс.
Дети спустились вниз обычным порядком, вскоре после ухода Анджелы на рассвете. Первым явился голодный, с сияющими глазами Билли. За ним Глория, уже умытая и одетая. Затем Джед, весь в размышлениях. Все трое были вполне ангелоподобны. Они понимали: если омрачить прощальное утро плохим настроением, я буду обречен на семь дней уныния. «Слушайте, — упрекну их я, когда мы станем ссориться. — Вот я забочусь о вас. Но мне и самому нужна чья-то забота». По-моему, Глории тоже что-то подобное пришло в голову, когда она отозвала меня в сторонку:
