— Естественно! Ты же мужчина!
Против повышенного внимания к личной гигиене я не возражал. Но на меня накатывали тревожные воспоминания — вот Дайлис в баре откидывает назад гриву каштановых волос; вот Дайлис, говоря о Крисе, просто-таки превращается в Барбару Картленд. Какие ужимки она еще передаст нашей дочери?
— Что тебе подарят у мамы? — как-то спросил я Глорию в преддверье ее одиннадцатилетия.
— Мобильный телефон.
— Очень здорово, — сказал я.
— Они считают, я уже достаточно взрослая, чтобы иметь свой телефон, — продолжала Глория.
— Потому что ты умеешь одновременно ходить и разговаривать?
— Нет, — надулась она. — Потому что они хотят обращаться со мной как со взрослым человеком.
— Тогда зачем вся эта возня, словно ты какая-нибудь маленькая глупая девчонка?
Топ! Топ! Топ! Хлоп!
Я взял себе на заметку: поедет обратно в Далвич — выломаю дверь в ее комнату. Впрочем, если я хочу сократить ущерб, одним «сделай сам» не обойдешься. С ее гормональными всплесками я мог справиться, пусть они и проявлялись гораздо раньше положенного срока. Но вот приспособиться к ее новому характеру мне было тяжело. Наше общее прошлое доказало, что Глория — не просто папина маленькая принцесса. Да, она сделана не только из конфет и пирожных, и сластей всевозможных, но и из колючек, ракушек и зеленых лягушек. Глория перестала быть дочерью своего отца и превратилась в чьего-то еще ребенка, дочь женщины, вышедшей замуж за Мужественного Мужчину и ставшую… кем? Мы с Анджелой часами рассуждали об этом. В кого превратилась Дайлис — в Девичью Девочку? Женственную Жену? Мать, Которой Лучше Знать?
— Папа!
— Да, Глория?
— А правда, что Кенни голубой?
— Голубой из голубых.
— А когда ты узнал?
— Меня вроде как осенило лет в восемнадцать. Прежде-то он просто казался таким же чудаком, как мы все.
— Ох, ну хоть один из вас изменился…
Я обрадовался ее вопросу — я редко теперь бывал ей полезен, и понимал, что ее последняя реплика просто шутка, причем практически такая же, как мои шутки с ней. Почему же она меня так напрягла?
Ничего, впереди ждали еще более скользкие моменты.
— Анджела, погляди! Мне прокололи уши! Мама меня отвела! Правда, классные?
Она убежала любоваться своим отражением в зеркале, а мы с Анджелой переглянулись, как дураки, — ну что бы нам самим додуматься?
Потом Глории вдруг разонравился портрет, который я написал с нее, десятилетней.
— Я как дура с этим браслетиком! Как дура на этом стуле!
— Хорошо, отдам картину в ресторан дяди Брэдли. — Я снял портрет с почетного места на лестнице, кипя пассивной агрессией.
