— Что случилось? Почему мы стоим?
* * *
Без всякого сомнения, это был голос Габриэлы Канижай. И даже слова те же самые, которые она произнесла тогда на берегу Тверцы, — слово в слово… Ее послал сюда сам Господь! Только вот как дать знать о себе?..
Но заколотившееся сердце в тот же миг болезненно сжалось, пораженное внезапной мыслью: если Габриэла водит знакомство с такими, как Стрешнев, стоит ли надеяться на ее помощь? Зимин, прервав свои нехитрые манипуляции, повернул голову к окну и прислушался к разговору. И Катя тоже насторожила слух.
Тем временем, Стрешнев, сняв треуголку, с улыбкой отвесил изысканный поклон выглянувшим из окон Габриэле и Оршоле:
— Дорогая баронесса, прелестная мадемуазель Есенская! Несказанно рад встрече! Простите великодушно, что задерживаю вас в пути…
Серьезное веснушчатое личико Оршолы слегка порозовело при виде молодого человека, но в следующую секунду она надменно вздернула маленький подбородок и пренебрежительно отвернулась от окна.
— Стрешнев, вы? — удивление Габриэлы сменилось ледяным холодом, как только она узнала стоявшего перед ней мужчину. — И у вас хватает наглости приближаться ко мне? Что вы хотели? Говорите и убирайтесь с дороги.
— Сударыня, — с улыбкой запротестовал Стрешнев, — за что же такая немилость?
— Я уже не первый раз объясняю вам, сударь: я не подаю руки торговцам людьми и не желаю иметь никаких дел с такими, как вы!
— Фи, мадам Канижай, какие вульгарные слова! — картинно поморщился Стрешнев. — К тому же, они не имеют ко мне никакого отношения. Я — торговец редкостями.
Габриэла безжалостно рассмеялась:
— Стрешнев, вашему бесстыдству просто нет предела! Какими редкостями, что за бред?
— В наше время, когда оспа не щадит ни молодости, ни красоты, женщины, чьи черты не только не изуродованы этой болезнью, но еще и прекрасны, стали редкостью, — с ослепительной улыбкой отозвался Стрешнев. — Разве не так, дорогая баронесса?
— Ну все, довольно, — отмахнулась Габриэла, — я не собираюсь перекидываться с вами остротами, словно при игре в мяч. Я спешу. Какое у вас дело ко мне?
Стрешнев огляделся по сторонам:
— Быть может, мы могли бы поговорить в салоне вашего уютного экипажа?
— Нет, не могли бы, — отрезала Габриэла. — Говорите здесь, только покороче.
Следя краем глаза за Зиминым, Катя продолжала прислушиваться к разговору. На душе немного полегчало, когда она поняла, что отношения между баронессой и ее мучителем были далеки от дружеских. Но, тем не менее, в этой беседе оставалось немало странного. Но к черту все странности, как же ей подать знак, что она здесь? Катя замычала и забилась между сиденьями, но едва ли ее стоны и производимый ею шум были услышаны за пределами берлины. Собеседники слишком увлечены разговором…
