— А если нет?
— А если нет, пусть ей поможет Бог. Я отдам ее первому, кто предложит хоть мало-мальски приемлемую цену.
Катя тупо слушала разговор, уже почти не воспринимая услышанного. Происходящее с каждой минутой все больше походило на кошмарный сон и поверить в то, что это правда, было просто невозможно… Только упоминание о почтовой станции в Торжке острой иголкой укололо мозг. Что это, совпадение?..
— Отдать так легко такую красавицу? — задохнулся Зимин.
Стрешнев рассмеялся. У него был на редкость мелодичный смех, которому низкий, грудной, удивительно красивого тембра голос, придавал теплую и выразительную окраску.
— Я вижу, ты к ней и вправду неравнодушен. Ну хорошо, так и быть, я подарю ее тебе. Если она не приглянется Буяну и на нее не найдется других покупателей…
Застенчиво поглядев на Катю, Зимин нерешительно улыбнулся ей, и девушка поспешно закрыла глаза. Ее уже начало тошнить при виде этой постной физиономии с маслеными глазами тайного эротомана.
Неожиданно снаружи послышался громкий возглас и кто-то, — очевидно, один из стоявших на запятках берлины гайдуков, постучал в кузов, крича:
— Стой, стой! Барин, это экипаж госпожи баронессы, я узнал его!
Подскочив, словно на иголках, Стрешнев забарабанил в переднее окошечко кучеру, но берлина уже замедлила ход и наконец остановилась. Распахнулась дверца и сияющий гайдук сунул голову в салон:
— Она следует за нами, барин!
— Ты не путаешь? — Стрешнев выпрыгнул на дорогу, не дожидаясь, когда опустят ступеньку. — Не может быть, чтобы мы опередили ее… Верно, это она. Где же она была все это время?.. — он снова заглянул в салон: — Зимин, головой отвечаешь за эту девку!
— Не беспокойтесь, сударь, — помощник поспешно закивал.
Гайдук захлопнул дверцу, и Катя осталась наедине с Зиминым. Тот отодвинул занавеску, опустил окно, видимо, чтобы иметь возможность слушать разговор и, застенчиво кашлянув, покосился на Катю.
— Такая нежная, — промурлыкал он, склоняясь над ней. — Такая красивая…
Девушка, не скрывая омерзения, смотрела на приближающуюся к ее лицу дрожащую руку.
— И ласковая, да? — очень осторожно, словно перед ним была разъяренная кошка, Зимин провел холодными пальцами по Катиной щеке.
Между тем, стоя посреди почтового тракта, по обе стороны которого возвышались стройные мачты бесконечных сосен, Стрешнев в нетерпении смотрел на приближающуюся почтовую карету. Его берлина загородила дорогу так, что карета в любом случае вынуждена была бы остановиться. Ямщик загодя натянул вожжи, бегущие резвой рысью лошади перешли на шаг и наконец остановились. Смолк дребезжащий колокольчик. И кипевшая от бессильной злобы Катя, лицо и волосы которой продолжал упоенно гладить Зимин, едва не подпрыгнула, услышав до боли знакомый голос с едва уловимым акцентом:
