Она пробудилась, как от резкого толчка, как ей показалось, — в ту же самую минуту и, испуганно встрепенувшись, села. Сердце бешено колотилось. На первый взгляд, ничего не изменилось в часовне. Все так же сияли свечи, и домовина стояла на месте, но запах… Откуда этот запах гари?
На негнущихся ногах Катя с опаской подошла к гробу и бросила взгляд на тело девочки. Так и есть! Оплывшая свеча в ее руках прогнулась от жара, и огонек жадно лизал массивный серебряный браслет, обжигая и нежную, белую кисть. Торопливо, пока не занялась ткань савана, Катя задула свечу и, выдернув ее из плотно сведенных пальцев умершей, отбросила прочь. Поколебавшись, нагнулась, чтобы заново аккуратно сложить ее руки. Но когда она, пересиливая страх и брезгливость, взяла эту изувеченную огнем ладонь, та неожиданно раскрылась, совершив едва заметное, но вполне ощутимое движение.
Катя похолодела. Не веря своим глазам, уставилась на пальцы мертвой девушки, которые задрожали и ожили, скользнув по ее руке.
С криком отшатнувшись от гроба, она опрокинулась на пол. И в наступившей тишине услышала тихий всхлип и серебристый голос, звук которого объял все ее тело беспредельным, мертвящим ужасом:
— Как больно… жжет…
* * *
Сердце готово было разорваться, но Катя не могла даже сдвинуться с места: руки и ноги не слушались ее, точно парализованные. И только сдавленный хрип вырвался из онемевшего горла, когда гроб заскрипел, маленькие руки схватились за его края и покойница медленно села. Распахнув огромные, голубые глаза и не замечая Катю, она сдернула с запястья раскалившийся браслет, прижала к губам пострадавшую руку и заплакала.
В этот миг снаружи послышался шум подъехавшего экипажа. Быстрые шаги простучали по крыльцу, скрипнула, отворяясь, дверь и Катя, уже в полуобморочном состоянии, уставилась на юношу в зеленой лакейской ливрее, который показался на пороге. При виде сидящей в гробу усопшей, он издал ликующий вопль:
— Она жива! Я же говорил, что она жива, а вы мне не верили! Ох, скорее же, барин!
Но, не дождавшись тех, чьи шаги уже слышались снаружи, юноша в три прыжка подбежал к постаменту и обожающе уставился на плачущую девушку. По его щекам тоже текли слезы. На забившуюся в угол Катю он не обратил ни малейшего внимания.
— Ну что за представление ты здесь устроил, Тимошка? Выдрать бы тебя, дурака! — недовольно проговорил, входя, красивый молодой человек в элегантном кафтане ярко-синего сукна. Но при виде ожившей покойницы, рыдающей в гробу, он подался назад и торопливо перекрестился. — Господи Иисусе! Что за дьявольщина?
