(6/12)
Философская повесть о нравственных ценностях в мире людей. Грубая, резкая, но заставляющая задуматься
Очередную книгу Стругацкие снова пишут с использованием нелюбимой мной фокальной точки. Тексты, написанные «от первого лица» постоянно сопутствуют ограничения, которые слишком часто приводят к зажатости сюжета и скованности всего произведения в целом. Автор не может рассказывать о событиях, о которых главный герой по сюжету ничего не должен знать. Он по определению не может влезать в головы к другим персонажам и описывать то, что они чувствуют и думают. Из-за этого масштабность произведения сужается до пути лишь одного героя и цельность общей картины (см. к примеру, комментарии к «Далекой Радуге»), которую мне бы так хотелось увидеть, таким образом утрачивается.
Вот и в «Хищных вещах века» мы так и ходим за Иваном Жилиным то туда, то сюда. Дабы оставаться объективным, следует отметить, что подобная манера, конечно же, свойственна не только братьям Стругацким, но другим фантастам (Г. Уэллс «Война миров», «Машина времени»).
Любопытно, что с самого начала повесть не раскрывает нам своей истинной грубости и резкости. Действие идет весьма пристойно, лаконично и плавно. Вторая глава повести навевает нам нотки «Лолиты» (1955 г.) Набокова (тому способствует тандем Жилин-Вузи, являющийся побочным тупиковым отростком главной сюжетной линии). Молоденькая и привлекательная, дочь вдовы, «девушка в короткой синей юбке и открытой белой блузке» с «длинными, стройными, гладкими загорелыми ногами», «засовывающая в рот остаток пирожка». Невероятно читать подобные строки у Стругацких. Пожалуй, это единственное произведение, где они «перестают краснеть», погружаясь в столь не характерные для их творчества детали.
Впрочем, надежда на высокий полет не только мыслей, но художественного, многогранного стиля длится не долго. Первое впечатление уже который раз снова оказывается обманчивым. Читая «Далекую Радугу» в тайне надеешься, что Стругацкие после нее изменятся и больше не начнут возвращаться к прежнему грубовато-хмурому стилю. Но нет, «Хищные вещи века» уже с четвертой главы снова вгонят в печаль, на подобие той, что я ощущал в «Попытке к бегству» и «Трудно быть богом». Снова всплывают клише по-стругацки: снова «коттеджи», снова коньяк и бренди, снова грубоватые пассажи вроде «вонючая гиена, похотливая, тупая хрюшка», «в комнату просунулась женская мордочка» (мордочка, как водится, тоже говорит именно сиплым голосом), «засядет за проект нового бомбозонда, потому что старый — дерьмо…». Снова «в комнате воняет застоявшимся табачным дымом, пепельница на столе полна окурков» и «под столом блестят батареи пустых бутылок», «водитель распахивает дверцу и его тошнит»… Снова очень корявые, стыковки однотипных предложений («— Сколько я должен? Он сказал, сколько я должен.»)
