– И при чем тут я?
– Я скажу, что вы были главным моим осведомителем, поскольку являетесь племянником Слащева и состоите при нем ординарцем.
– Что? Осведомителем?
– Не кипятитесь. Я скажу, что вы невольно, по дружбе, выбалтывали мне все, что слышали и видели в штабе. Я вступлюсь за вас, понимаете? Попрошу сохранить вам жизнь. Вам сколько, шестнадцать? Семнадцать? Вот видите. Думаю, на время разбирательства вас тоже пощадят. А там… Жизнь непредсказуема. Будем искать шанса сбежать. Почти уверен, найдем. Это же номаховщина, бардак…
– Я правильно понимаю, что вы предлагаете мне рассказать все, что я знаю о положении дел в дивизии?
– Так точно.
– Но я почти ничего не знаю, я ополченец.
– Ерунда, я расскажу вам все, что нужно знать.
– И это будет правда? Правда о том, где находятся войска, сколько боеприпасов, каков боевой дух?
– Да.
– Но… Это же предательство!
– Если мы хотим, чтобы нам поверили, нужно рассказать правду. Мы не знаем, что известно им, поэтому надо быть, как это ни прискорбно, максимально честными.
Воск осташинского лица стал еще прозрачней.
– Это предательство!
– Вы жить хотите? Как вас зовут, кстати?
– Модест.
– Вот, Модест, вы жить хотите?
– Не такой же ценой!
– Другой нет.
– Я… Я не буду. А вы делайте, что хотите. Мне все равно.
– Я пытаюсь спасти вас. Вы что, не видите?
– Не такой же ценой! – чуть не закричал Модест.
– Давайте обойдемся без истерик, ладно? Вы хорошо подумали? Подумайте еще раз. Я искренне прошу вас, – пристально глядя ему в глаза, попросил офицер.
Руки Осташина дрожали, он отодвинулся от Потоцкого.
– Нет! Я же сказал уже.
– Вы совсем молоды. Вас ждет мать. Неужели вам не жалко ее слез? Ее здоровья? Отец. Вспомните о нем. Как они, ваши родители, переживут вашу гибель?
– А я? Как я переживу свое предательство? – спросил в ответ Модест.
– Переживете. Со временем все пройдет. Вы, повторюсь, молодой. Женитесь, заведете детей. Еще будете думать, как я мог лишить себя всего этого счастья? Ну? У вас есть невеста? Вы влюблены в кого-нибудь?
– При чем тут это?
– Да при том, что вас ожидает огромная счастливая жизнь, а вы хотите оставить ее тут, в этом сыром подвале! Подумайте, ну же!
Осташин отодвинулся еще дальше, почти упершись спиной в стену.
– Я не стану… Нет…
– Как хотите, – словно разом потеряв интерес, отмахнулся Потоцкий. – Ваша жизнь, вам решать.
Он резко выбросил руку, ударил Осташина затылком об угловатые камни стены. Глаза ополченца распахнулись и погасли. Обмякшее тело опустилось на ступени.
