– Сначала выбить надо.
– Ну а все же?
– Опять вниз по течению отправим.
– А потом?
– И потом.
Пирогов помолчал и добавил:
– Пока его в море не унесет.
– А там?
– А там пусть море решает, что с ним делать. Вам ясен приказ?
– Да.
– Не «да», а так точно! – весело возвысил голос краском.
– Так точно, – послушно повторил вестовой.
– Выполняйте.
– Юнкер, тут сметана! – услышал Осташин снизу возглас Потоцкого.
– Я не юнкер, я ополченец.
– А, бросьте, – сказал Потоцкий, садясь на верхнюю ступеньку рядом с Осташиным. – Юнкер, ополченец – одна материя. Так вы будете сметану?
– Нет, – чуть задрав голову, отвернулся тот.
– Зря.
Потоцкий засунул в горло кувшина два длинных и тонких, как револьверные стволы, пальца, облизал их, жмуря глаза и подергивая плечами от удовольствия.
– Не сметана, поэзия! Бальмонт! Северянин!
– М-мародерство.
– Что? – с веселым удивлением взглянул на него Потоцкий.
– Да! Это м-мародерство, то, чем вы сейчас занимаетесь.
– Вот так номер! Нас посадили в погреб и через час, мало два, расстреляют, а вы говорите, что угоститься сметаной из этого каменного мешка – грех?
– Именно! – дрожащим голосом произнес Осташин.
– Вы идиот. Не обижайтесь, но это так, – сказал Потоцкий, облизывая пальцы. – Какая сметана!..
Полупрозрачное, будто составленное из восковых конструкций лицо Осташина передернулось.
– Как вам будет угодно, – звеня, произнес он.
– Да не ерепеньтесь вы, – с усталостью в голосе сказал поручик. – Мы сейчас в одной лодке. И лодка наша, к сожалению, сильно течет. – Он поставил кринку на ступень возле щелястой двери погреба. – Нам надо что-то придумать, Осташин. Мне двадцать семь, и я совершенно не хочу умирать. У меня невеста и мама в Тарнополе.
– П – поздравляю.
– Спасибо.
Потоцкий похлопал себя по карманам кителя и брюк, потом вспомнил, что серебряный портсигар его час назад отобрали номаховцы перед тем, как посадить в погреб, и разочарованно поморщился.
– Юнкер, вы знаете, что нас расстреляют?
– Я ополченец. Знаю.
– У меня есть план. Даже скорее полплана. Не ахти, но все-таки…
– И что вы выдумали?
– Попробую спасти себя и вас. – Потоцкий в задумчивости принялся сгибать пальцы на левой руке. Каждый хрустнул. – Пять. Это к удаче, – отметил он. – В общем, план такой. Я говорю, что являюсь агентом красных. И знает меня только начальник контрразведки дыбенковской дивизии. Как его?.. Шейнман. Только он. Шейнман сейчас, по нашим данным, тяжело ранен. Поэтому разбирательство затянется. На неделю, может, на две, не знаю. В нашем положении и за полчаса спасибо скажешь. У Номаха с красными сейчас мир и прочее «в человецех благоволение». Сразу расстрелять не должны. Станут запрашивать Дыбенко и Шейнмана. И тем временем вытягивать из меня, что я знаю.
