Она спохватилась, прикрыла рот рукой. В глазах плеснул неподдельный испуг.
– Ох, простите.
– Ничего.
– А то вдруг вы из жидов. Обидитесь, не ровен час.
Пирогов почувствовал, как внутри головы словно бы прокатилось чугунное ядро.
На лбу выступила испарина.
– Не из жидов я, – сухо ответил.
Он повернулся к вестовому.
– Регнушев, что вы там стоите? Заходите в хату.
«Монашек» вошел.
– Ну? – спросил Пирогов молодку. – Дальше-то что?
Ядро, прокатившись по стенкам, вдруг стало легчать.
– А на том и все. Обучил он его этим словам, а тут и вы наступили.
Дыренок сидел, привязанный за щиколотку к столбу закуты возле кулацкого дома, определенного под штаб. Он ни на кого не обращал внимания, был весел и корчил рожи, отвечая на какие-то происходящие внутри его головы события. Глядел в усыпанную сухим навозом землю и временами восклицал свое единственное «бей жидов и комиссаров».
– Э, парень, – тронул его за плечо Пирогов.
Выпитая впопыхах полновесная стопка окончательно растворила тяжесть в голове, и краском облегченно вздохнул.
Дыренок поднял зеленые, как прудовая ряска, глаза, заулыбался беззубым ртом.
– А! Бей жидов и комиссаров, – протянул приветливо.
Взгляд Пирогова пробежал по его преждевременно состарившемуся лицу, остановился на ссадине на подбородке.
– Это кто его? – спросил Регнушева.
– Из наших кто-то приложил. Вы ж видите, сквернословит.
Пирогов наклонился к Дыренку.
– Ты еще – то умеешь что говорить?
Ряска в глазах юродивого смотрела тепло и непонимающе.
– Бей жидов… – начал было он снова, но Пирогов остановил его, подняв руку. – Хватит.
Краском подергал себя за бороду.
– Убьют его. Как пить дать убьют. Люди злые, а он хоть и убогий, а такое говорит, что родному отцу не спустишь. Короче, так… – сказал он и задумался.
Регнушев слушал с вниманием.
– Берете сейчас бутылку самогона. Ведете этого, – он кивнул на Дыренка, – к реке. Там вливаете в него бутылку…
– А ежли не будет?
– Не будет, заставьте. Они, юродивые, как правило, уважают водочку-то. В общем, поите его, чтоб на ногах не стоял. Как упадет, укладываете в лодку и прочь ее от берега. Часов через пять-шесть течение принесет его в расположение белых. Там пусть и поет свои песни. Те его хотя бы не пристрелят. Приказ понятен?
– Так точно.
– Самогон купите у моей хозяйки. Деньги… – Он порылся в кармане, положил в протянутую ладонь несколько смятых бумажек. – Должно хватить.
– Вопрос можно?
– Хоть два.
– А когда мы белых выбьем и он снова у нас окажется, что делать будем?
