За ними шли, ползли, волочились, цепляясь за блестящие, как лезвия, рельсы, офицеры, унтера, немногочисленные солдаты.
Они двигались, будто подчиняясь ритму танца, который вскоре швырнул их наземь и принялся колотить о чугун, дерево и камень железнодорожного полотна, разбивая лица, ломая кости и разбрызгивая всюду кровь.
Крики проходящих перед Номахом остатков белого войска слились в беспорядочный визгливый грай. Серебрящаяся цепь, унося, швыряла и подбрасывала привязанных к ней людей, словно в каком-то безумном театре марионеток.
– Как на рыбалке, когда сеть из реки тянешь, – сказал, глядя перед собой, солдат.
Как и обещал Номах, после версты такого путешествия люди разбивались в кровавый кашель – куски мяса в лохмотьях мышц и острых изломах костей.
Потом где-то вдали грохот катящихся по рельсам платформ оборвался, и наступила тишина.
– Всех, кто остался на полотне, в реку, – распорядился Номах. – Пусть рыба погуляет. Не могилы же им рыть.
Нестор подошел к бредущему и раздраженно бормочущему что-то себе под нос Аршинову.
– Вот скажи мне, Петр, почему они «белая» кость, а мы «черная»? Откуда это пошло? Ведь и кости их не белей наших, и кровь не красней, и мясо не крепче…
Номах шел по залитому полуденным светом селу, отвечал улыбками на улыбки встречных, подмигивал девчатам, жал руки мужикам, клонил голову, встречая старика или старуху.
Вела его улица и вывела к храму. Большой, белый, нелюдимый, уходил он колоннами и колокольней вверх, в знойное, горячее и горящее небо.
Двери были приоткрыты. Номах прошел внутрь. Здесь стыла прохлада, ветер с легким шелестом гонял по гладкому полу жухлые листья. Никого вокруг, ни души. Номах поднял голову. Косые лучи, словно застывшие потоки стекла, обрушивались из окон.
Он сделал шаг, и эхо бабочками заметалось под сводами. Подошел к стоящей посреди храма иконе богородицы с младенцем на руках, поцеловал угол старой облупившейся доски.
Сел на ступеньку, ведущую к алтарю, посмотрел в пол.
– Тут ли ты, Господи?
– Тут, – не сразу раздался вздыхающий голос из алтаря.
– Одиноко тебе?
– Всегда одиноко было.
– Но сейчас-то, поди, особенно?
– Переживу.
Нестору представился старый седой, очень усталый Бог по ту сторону иконостаса.
– Получилось у нас, Господи.
– Вижу.
– Что скажешь?
– А что тут скажешь? Молодцы. Не верил я в вас. Только ведь и ты не верил, что получится. Так, Нестор?
– Так, Господи. Но хотел верить, не рассказать, до чего хотел.
