– Что? Тяжко? – встал над ними, раскинув руки и обнажив зубы, Номах. – Тяжко вам? А как же мы сотни лет терпели вашу счастливую жизнь, на нашей крови замешанную? Думаете, мы забыли, как вы нас на конюшнях пороли? Как собаками беременных баб травили? Думаете, забыли, как вы служанок за людей не считали и нагибали, где ни попадя? За сотни лет вам кара пришла! – кричал он с побелевшим от ненависти лицом над распятыми на шпалах офицерами. – Считайте, дождались второго пришествия. Только Христос не спаситель, мститель пришел. Кровью все долги отдадите.
Два часа держали они состав с мертвыми и ранеными. К вечеру, когда рельсы, цепь покрылись мелким бисером росы, когда травы склонились к земле, а одежда пленных пропиталась сыростью, платформы вдруг запели снова.
– Господа! Не отпускайте!.. Держите! – раздалось со всех сторон.
Номах, отдыхавший в тачанке неподалеку от рельсов, проснулся, подошел к пути.
– Что, тяжело, ваши благородия?
– Справимся, – ответил рябой поручик, как родную, обнявший рельсу.
Номах пошел дальше.
– Стойте! – окликнул его поручик. – Погодите… Моя бабка была крепостной крестьянкой, мать тоже почти… крестьянка.
Нестор обернулся.
– Не бывает наполовину дворян, вы разве не знаете?
– Знаю. Но…
– Так вы выберите, с кем вы. С нами, крестьянами, или с ними, благородными.
– Я выбрал. Я с вами.
Номах долго смотрел в лицо обнявшегося с рельсой, глядящего затравленно снизу вверх человека.
– Отвяжите его.
Поручик, стараясь не глядеть по сторонам, с трудом поднялся. На заросшей щетиной шее его нервно прыгал кадык.
– Иуда, – крикнул кто-то из лежащих на шпалах.
– Куда теперь? – спросил пленный.
– К платформам его, где раненые лежат, – бросил Номах бойцам. – Привяжите там покрепче.
– К чему привязать?
– Да к чему хочешь. Хоть к мертвецу какому-нибудь.
– Но как же?.. – взвился обессиленный поручик. – Я же с вами теперь… Постойте!..
Послышались сдавленные, хриплые, как кашель, смешки офицеров.
Поручика увели.
– Еще есть желающие сменить сословие? – крикнул Номах.
Никто не ответил. Но в молчании Нестору послышалось нечто вроде одобрения.
Подъехал Щусь. Привязал своего увитого лентами жеребца к телеграфному столбу, встал рядом с Номахом.
Поднял камень, кинул почти беззлобно в лежащего рядом прапорщика.
– Как думаешь, прапор, долго продержитесь?
– Твои кишки еще увижу, падаль, – прохрипел тот в ответ.
– Ишь ты, грозный какой. Погодь. Я сейчас вернусь. А ты молись пока.
Федос вернулся с вилами. Не сказав ни слова, он воткнул их в спину прапорщика, услышав, как концы их скрежетнули по гравию. Пленный вздрогнул, выгнулся по-рыбьи дугой, глаза его остекленели.
