– До петухов ведь, Коль. До третьих! – с трудом произнесла она и присела от смеха на пол.
Николай застыл на полдороге с незатянутым ремешком в руках, помолчал, вспоминая, и сам стал смеяться вслед за женой.
– Ага! Давай да давай…
Вскоре он уселся рядом с Натальей, не в силах стоять.
– Я… говорю, светает уж… а ты…
– А я… давай…
– Уже окошко… все красное стало… – запрокинув голову к потолку, смеялся он.
– А я… опять…
– А ты… опять…
– Под тобой, Коляк… лавка, и та плясать будет…
– Так это ж ты… меня раззадорила… ты…
– А я не думала… что так-то выйдет…
– Как выйдет?..
– Да что понравится… так – то…
Они в изнеможении упали на пол и хохотали до слез, до сведенных животов. Стекла звенели от их голосов, пол гудел.
– Ой, уморил… ой, мамочки…
– Я что… все ты…
Отдуваясь и вздрагивая от последних приливов смеха, насилу угомонились.
– Натаха, я ж опаздываю, тудыть твою печку!
И они снова заметались по дому, суматошно и бестолково собирая Николая на войну.
– Коляк? – окликнула его Наталья, завязывая узелок с солью.
– Чо?
– А тебя там точно не убьют?
– Кого? Меня? Нет, – как о чем-то давно решенном заявил он.
– А бабы гутарят, убить могут, прям легко.
– Ты баб меньше слушай. Видела мое ружжо-то?
– Видала.
– Как влуплю, все будто сливы попадают.
– Ты глупый, что ли? – фыркнула Натаха, ощупывая тугой, как репка, узелок. – У тебя одного там ружжо будет? Белые тоже, поди, не палками воюют.
Колька, не слыша ничего, в восторге подлетел к ней, поцеловал в щеку.
– Натаха!
Обнял, закачал из стороны в сторону.
– Куда им против нас! Видала, армия наша какая? Задавим и не заметим, – и тут спохватился: – Не опоздать бы только. Где шинель моя? – Он поднял перед собой выданную вчера шинель. – Видала, какая! Ох, шинелка ты, шинелка… – пропел, натягивая ее на себя.
– Куда ж ты, чудо, ее напяливаешь? Лето на дворе.
– Не лето, – строго одернул ее Коляка. – Май – не лето. А надеваю, потому форма. Положено так.
Натаха закончила собирать еду, увязала в узелок.
– Ну, раз положено…
– Тут, Натах, строго. Армия. – Он поднял вверх палец. – С армией не шути.
Натаха, присмирев и проникнувшись ответственностью момента, пригладила веник своих волос, вручила узелок Николаю.
– Нешто я дура, не понимаю, – пробормотала в сторону.
Николай, нахмурив брови, кивнул.
– Фуражка – то моя где?
Они вместе оглянулись по сторонам в поисках выданного накануне вместе с шинелью головного убора.
– Тут вчера была, на лавке, – растерянно произнесла Наталья.
– Сам знаю, что была. Теперь где?
