Те смотрели на Номаха, как на актера кино или деда Мороза.
– Что, знаете, кто я? – спросил Номах.
– Да! – заверещали. – Ты батька Номах.
– А это знаете, кто? – он показал на Феодосия.
– Это дядько Щусь!
– Ух, какие вы! Все знают. А это? – указал на Аршинова.
Наступила тишина и вдруг кто-то громко и картаво заорал:
– Это дядько Аушинов!
– Дядька Аршинов! Дядька Аршинов! – заголосили остальные звонкой стаей.
– Ах, вы ж молодцы! – и сам закричал Номах.
Схватил ближайшего пацаненка, в белой, как лист бумаги, рубашонке и с яркими, как незабудки, глазами, и подбросил вверх. Высоко-высоко, в такие дали, где было лишь солнце, стрижи да жаворонки. Ребенок раскинул, будто в полете, руки, задохнувшись открывшимся простором. В глаза ему ударила распахнувшаяся степная воля, перевитая лентами рек, окропленная пятнами перелесков, разбитая ветвистыми оврагами и накрытая синей невесомостью неба…
– Натаха, проспали! – Колька заполошно подскочил на кровати, ничего не соображая и видя только залитую ярким, как цветок одуванчика, светом хату.
Наташка, всклокоченная, с сонным рубчиком от подушки поперек щеки, подскочила следом за ним.
– Куда проспали? Чего несешь, куролес?
– В войску я поступил! В войску! Забыла? Эх ты, колода!
Невысокий, плотный, как чурбачок, Колька прыгал на одной ноге, силясь попасть в штанину и никак не попадая.
– Да пропади ты!.. – по-детски капризно крикнул он и, не удержавшись, с размаху грохнулся об пол.
– Убился? – подлетела к нему Натаха.
– Потылком ударился, – сообщил муж, растирая ушибленное место.
Конопатое, скуластое, с острым подбородком лицо Натахи смотрело испуганно.
– Больно, Коляк?
– Щекотно! – крикнул он на нее тонким голоском. – Поесть собери! Выступаем скоро. Это ж войско. Никто меня одного ждать не будет.
– Я щас.
Натаха, как была в белой ночной рубахе, едва доходящей до смешных костлявых коленок, метнулась к печке, где с вечера стоял чугун с картохами.
– Да соли, соли не забудь! – напомнил муж, вставая.
– Сделаем, Коляк. Я разве не понимаю? Еда без соли как конь без воли. Без снега не зима, без соли не еда, – приговаривала она, мечась по хате и колотя пятками по деревянному полу.
– И сала! Был там шматочек приготовлен.
– Помню. Все как надысь договаривались. Проспали, это надо!.. Я отродясь не просыпала, а тут на тебе. Вот стыдобушка…
– Все ты! – продолжая одеваться, выговаривал ей Коляка. – Давай в «люблю» играть да давай. Вот всю ночь и проигрались.
Натаха, тощая, как палка, с торчащими во все стороны волосами, захохотала, прикрыв рот.
