Образ жизни | страница 11



Ощущение родства – как с украинскими местечками
и русским языком.
Безлюдная узкая улица, спускающаяся к реке:
пустой кокон места, где жили предки и теперь
порхают бабочки их потомков – наши дети… Замок
немецкого барона на горе, по-прежнему носящей
кельтское имя… Утес Лорелеи, бывшее святилище
кельтов… Каждый прогулочный паром заводит,
проплывая мимо, немецкую народную песню на стихи
еврея-ренегата Гейне. Водовороты самоопределения…
Средневековая Европа, кельтские мифы – еще две
родины. Сколько их может быть? Как же мы, бедные,
богаты. Выбирай, что хочешь.
Или просто бреди
по заповедникам и национальным паркам ассоциаций
и идентификаций, беспредметной тоски и предметного,
тактильного путешествия, от внутреннего к внешнему,
и обратно… – петтинг с тканью и существом
существования.

Альпы

Облака, стоявшие утром между нами
и маленьким городком глубоко в долине, уходят,
словно день протер очки. Открывается
горизонт – чистый, как сон без сновидений.
Здесь всегда транзит, перевал, переход.
Почти никакого культурно-исторического груза.
Последнее резонансное событие —
убийство неолитического охотника
за сотню километров отсюда.
И то он сохранился во льду почти полностью.
Стрелки сосен показывают полдень в горах.
Мы смотрим на это из своего параллельного
измерения, и там – другая пустота,
с повышенным давлением исторического опыта,
смесь воспаленной необходимости действовать
и изнеможения,
средиземноморский коктейль:
половина вечно-юной амбивалентности,
половина – посмертной рефлексии.

Homo transitus

Homo transitus

Мы анонимны, как партизаны
в войне за независимость
транзитного существования.
Прозрачная капсула поезда бесшумно скользит
между рекой и шоссе, иногда отражаясь
в стеклах типовых коттеджей и ангаров.
«Homo Transitus».
Вокзал северно-европейского города.
Уютно-пасмурно, освежающий сырой сквозняк,
асфальт пустого перрона, чистый и пористый,
как свежевыбритая щека.
Боковое зрение уже прихватывает
привокзальную площадь, полупустую,
с оголенной геометрией автобусных остановок,
дома за ней, и память сравнивает,
играя на опережение
с новым опытом.
А вот и мансарда с щелью вида
на костистые колючие пасти и хвосты
готических драконов, оцепеневших в ходе
переваривания исторических событий.
Казалось бы – не присходит ничего,
то там, то тут… на скамейке у главного собора,
у фонтана под городской стеной,
на пластиковом стуле над вторым за день
даббл-эспрессо, а находишься
в полном, словно сдувшийся шарик,
изнеможении.
И оказывается, что запомнил