Образ жизни | страница 10
Рабы могут быть любимыми, своими, домашними.
Но есть дистанция неравенства, иерархия чувств,
разная любовь. И любовь к своей собаке вполне
претендент на участие в первой пятерке: после
любви к близким, любви к своему делу…
Правда, Боб?
Из цикла «Эпиграммы»
В сумерках, между зрелостью и старостью,
красное вино на белом столе, в саду
у очередной подруги, он подводит итоги:
итоги подвели его. Что же пошло не так?
Он был честолюбив и талантлив, одно
дополняло другое. Где изъян? Он не может
понять, и не может понять, он ли не может
понять или это вообще невозможно.
Морщится от недоумения, жесткого,
как внезапная боль. Рисунок морщин
повторяет эту гримасу, которая
повторяется многие годы.
При новом приступе картина
разрушения непониманием
очищается и проявляется, словно
на слепой стене в глухом переулке
граффити после дождя.
Прогулка по достопримечательностям
Счастье непознаваемости.
Восторг недоумения.
Тоска от красоты природы.
Переполненность пустотой.
Клаустрофобия от открытости пространства.
Оргазм отчаяния, не связанного с
внешними обстоятельствами.
Хороший уик-энд
в красивом месте с любимыми людьми.
Зимние тезисы
Ты не можешь оставаться «юным Вертером» —
ролевая модель сентиментального героя
своих переживаний – если старше Вертера
еще на одну его жизнь. Это выглядит
как пожилые дамы с распущенными
по-девичьи волосами. И так же неуместно
переживание старости и болезней после 50-ти —
потому что тавтология. Ужас пустоты,
пустота ужаса. Пужас устоты.
Разочарование слишком естественно, как сон
ночью. Энтузиазм сопротивления слабости
слишком искусственен – не экологичен.
Энтузиазм разочарования – приближает
к тому, что пытаешься отдалить. Хотя
довольно трудно разделить жизнь и
нас. Идя к ней, оказываешься
ближе к себе.
Недалеко от моего дома, в тупиковом
переулке, в одичавшем саду есть
здание в строительных лесах.
Невозможно понять, оно растет
или разваливается. В любом случае,
это вряд ли от него зависит. А пока
здесь только каркас существования,
свет, время, взгляд прохожего.
Долина Рейна
Все на месте: ощерившиеся челюсти
замков, коты в сапогах на мотоциклах,
в байкерской черной коже… Мир братьев Гримм,
средневековья в обложке немецкого романтизма.
Но вдобавок обнаружилось – ошеломительно, как
разблокированное воспоминание – насколько это
еще одна родина, в прямом, «физическом» смысле.
Я не искал здесь идентификации – она нашла меня.
Очаг ашкеназийских евреев – да, но чтобы
любая стена очередной еврейской улочки – будто
коврик с озером и горами над кроватью в детстве?
Книги, похожие на Образ жизни