Скорей зажженную свечку пронесешь через все село в бурю, чем уважишь мачехиной дури. Так уж исстари повелось: и рябая дочь, да родная, а та и красавица, да чужая. Все на мачех злых в обиде. Однако не всяка мачеха крапива, не всяка падчерица — маков цвет, что и лучше нет. Мачеха — такой же человек. Будешь хорошо делать, слушаться, никто тебя не попрекнет, что не по той половице прошла, не на свое место села, не свою ложку взяла.
Но как бы там ни было, пока ничего еще в волнах не видно, а уж Галаха, из чортовой светлицы пряха, так ее на селе звали, пошла звонить во все колокола, на всю Владимирскую:
— Ну, Дунька-сирота, пришла худая пора, прогонит тебя скоро Стешка с сумкой. Вона у нее своих две канарейки. Стешка-то на лукерьиной могиле на радостях ночью плясала, давно она молила на Лукерью смерть, не вымолила, так парным молоком хворую споила. Сама я видела: своим-то на воскресенье варит по целому яичку, а Дуняшке-бедняжке все половинка-сиротинка.
Треплет языком Галаха, а с чего взяла, и в избе-то ее у Трофима разику не видывали. Такой уж язык, наподобие крыла на ветряке, был бы ветер, а он махать не устанет. Эти наметки сколько раз слышала Дуняшка от Галахи. И впрямь стала она новой матери побаиваться, и особенно названных сестриц.
Оленка-то еще ничего — и так и сяк, а Огашка такая вертлявица, поскакушка, так на одной ножке и егозит перед всеми. Не успела в избу войти — это не так, другое не эдак, все дуняшкины куклы-тряпки к порогу побросала и Дуняшку прочь от себя толкнула.
— Не лезь, я лучше тебя. Все равно ты нашей мамке не родная и никто за тебя не заступится.
Что правда, то правда, Огашка, пожалуй, с лица поприглядней Дуняшки, хоть и Дуняшка не из дурных.
Мачехе пожаловаться Дуня стыдится, да и не привыкла она ябедой жить. Забилась за пряльну в уголок и посиживает, пряжу сучит над корытцем. Мать с гребня приметила, как Огашка распоряжается чужими куклами, — и к падчерице:
— Дуня, а разве у твоих кукол ножки не ходят? Сейчас я сделаю, чтобы они ходили.
Огашка-пострел уж тут как тут:
— Сделай сначала, чтобы мои ходили! Я лучше ее.
Мать сняла с гвоздя ремень, да и попотчевала Огашку.
— Сейчас же положи куклы на свое место, где были.
Сразу у кукол ножки живые выросли. Очутились они на своем месте. Наказала мать:
— Красотой своей не кичись, ты ее не пряла, не ткала, не за деньги покупала.
Прясть ли сядут, лен ли пойдут полоть, за стол ли сядут, — всем одинаков ломоть. Огашке это ой как не любо, да и Оленка тоже, нет-нет да и косо глянет на Дуняшку. Отец какой гостинец принесет, — опять мать делит по равным долям. Дуняшка видит такой привет, — и как мать родную полюбила мачеху. Устали девчонка не ведает, полы в избе вымоет, за водой сбегает, картошки начистит, и все сама, не дожидается, когда укажут.
