Идет он раз по канавке от котельной, где товар в щадрике кипятили на голом огне. По канаве — грязная вода, щелок, краски. Видит в грязи листок с узором. Остановился купчина, поднял узор. Слова никому не сказал об этом.
А той порой в царском дворце столы накрываются, графы, вельможи в золотых нарядах ко дворцу съезжаются, заморские гости туда же. Фрейлины на царицу духами прыщут, в парик ее рядят, кисейное белое платье надевают, шириной с рыболовную сеть. Сами тоже — в румянах, в белилах, в духах и нарядах, как полагается.
Вин, закусок, сладостей да пряностей — воза.
Все камчатное дорогое белье вынули из царских сундуков ради такого пирования. Слуги в люстриновых и глазетовых рубахах, в белых чулках, в перчатках по самы локти, с подносами так и летают. Люстры зажгли, в каждой, поди, по тысяче свечек. Полы-то все зеркальные, всего тебя видно вверх тормашками. Вот как у них было! Не то что, скажем, в спальном бараке на мануфактуре в Красном селе или в Костроме.
Салфеток, скатертей у царицы побольше, чем во всем царстве, особливо ярославских. Слуга-вертихвост спрашивает:
— Какую, ваше императричество, скатерть прикажете на большой стол накинуть?
— Самую лучшую, гирную, что вчера привезли от купца ярославского.
Как накрыли стол ярославской скатертью с лазоревым узором, вдвое краше в царской палате стало. Вельможи, министры, заморские гости, спотайные полюбовнички, все в крестах да в лентах — обступили стол. Близко без царицы не подходят, ее ждут. Много у нас диковинных диковин ткали, такая же — первый раз. Один заморский гость и говорит:
— Я бы, кажись, за эдаку вещь никакого капитала не пожалел.
На разные лады скатерть расхваливают. Молодым кралям и тем теперь не до плясов. Вздыхают, глаза закатывают, только и слышно:
— Ах, что за скатерть! Первое удовольствие!
— Бог знает, кто ее и ткал!..
Музыка в сто рогов сразу ахнула. Выплывает из хрустальных дверей царица, прямь — что бочка кисейная, подол-то на полверсты, его прислуги несут. Блюдолизы придворные — в дугу перед своей благодетельницей, им уж не до скатерти. Царица кому кивок, а кому и того нет.
Издали заметила царица новую скатерть, так вся и воспылала:
— Что за узоры! Такая прелесть!
Подошла царица к столу, оперлась пальцами о скатерть и онемела. Стоит, словно статуя каменная, глаза оловянные стали, да вдруг как взвоет на весь дворец:
— А-а-а-а!
Вельможи да бароны аж глаза вылупили, — не свихнулась ли их заступница. А она — хлоп в обморок. Тут слуги ее подхватили.
