Вечное возвращение. Книга 2: Рассказы | страница 132
А над ним, сдержав с розмаху осатаневшие от грохота копыта, подавая всемилостивую помощь, встал в серебряно-блистающих и тающих лучах солнца, железный, стальной, чугунный, надломленный Дракон Революции.
Михаил Миров
Рассказ о шести документах
В Туапсе – маленький портовый городок Черноморья, который надеется вырасти когда-нибудь в Гамбург – я заглянул в дни моих скитаний по Кавказу, в лето от рождества христова тысяча девятьсот двадцать шестое.
В маленькой армянской лавчонке близ духана с дикой вывеской
СТОЛОВАЯ И ШАШЛЫК
ИЗ МОЛОДОГО БАРАШКА
«КОНКУРЕНЦИЯ И ЧИСТОТА».
ПАНИКА КАНАЛИДИ
я купил полфунта брынзы, и мне завернули ее в измятый лист исписанной бумаги.
Я пошел на берег Туапсинки, – которая никогда не станет гамбургской Эльбой, – и там, сидя на придорожном камне, развязал мой дорожный мешок.
Я ел с торжественной медлительностью, усердно и долго прожевывая каждый кусок. Намеченный план скитаний приближался к середине, деньги близились к концу. Дневной порцион, после долгих прений с самим собой, пришлось уменьшить, чтобы не урезывать плана.
Купленная брынза была съедена, крошки были тщательно подобраны. И только тогда взгляд мой, уже не зачарованный видом пищи, смог разглядеть и прочесть ровные строчки, вымокшие в соленом соке сыра.
Из этих строчек, написанных твердым почерком властной руки, глядел на меня обрывок приказа:
«…приказываю, чтоб бойцы лишнего оружия не присваивали, чтоб больше не было ни одного бойца с двумя седлами, револьверами иль саблями.
Все захваченное в бою оружие должно сдаваться в штаб, потому как добровольцев пишется к нам много, а оружия нехватка…».
Я прочел… И мои затрепетали ноздри от волнующего острого запаха гражданской войны.
Дыханье тех больших мятежных дней, обстрелянных великими сраженьями, израненных голодом и мором – дыханье тех дней обожгло мои думы.
Казалось, что уши мои снова явственно слышат огневую музыку перестрелок, что глаза мои настороженно и пытливо вглядываются в темь, в беспокойном предчувствии ночных атак, что и ноги мои устали не от горных скитаний, а от длинных переходов отступающих частей.
Я побежал, дрожа от нетерпеливого волнения, к армянину, продававшему брынзу, и нашел его в ленивой безмятежности курившего трубку.
Я купил у него весь запас его оберточной бумаги. Дорого заплатил за высказанную радость находки, за торопливые ищущие движения пальцев, перебиравших измятые страницы брошенных бумаг.
– Прихады завтра… Ищо болшэ будэт… Ищо лучше будэт…